Будимир: День Расы

— В этом корень конфликта между вами и Поляковым.

Я ответил, что никакого конфликта нет, просто… просто… Какого дьявола?

Генерал умел ждать и быть сдержанным.

— Вы выразили свое мнение, это произошло, может быть, случайно, а Поляков почувствовал угрозу для своего собственного мира. Вы покусились на святая святых. На всеобщую политику интеграции.

Я сказал, что не совсем понимаю, о чем идет речь, что устал и что мои мозги не работают.

Генерал словно меня гипнотизировал.

— Из таких вот мелочей, когда их много, складывается общая картина. В один прекрасный день человек спрашивает: что же происходит? Как насчет вас?

— Не знаю, — сказал я. — Мне нет дела до Сивинского и до его жены, какой бы она ни была.

— Хорошо. А вас не удивила реакция Полякова? Ведь не в его адрес вы позволили себе иронию?

— Не знаю, — повторил я.

— Рыбак рыбака видит издалека, — сказал Генерал, — и Поляков и Сивинский — евреи по отцу, полукровки.

— Откуда вы знаете?

— Неважно. На самом деле они поддерживают довольно близкие отношения. Поляков был на его свадьбе.

— А мне наплевать.

— Логично. Конечно, сами эти факты интересны только в коротком временном отрезке. Вероятно, вы уже выбросили из головы все произошедшее. Но не забывайте об общей картине.

Я пообещал, что не забуду.

Передо мной был совсем не тот человек, которого я привык видеть на работе. Казалось, со мной разговаривает переодетый в гражданское полководец, только что вернувшийся из района боевых действий. Внутри этого худого жилистого блондина прятался стальной стержень.

С какой бы целью он не пришел ко мне, я чувствовал, что это важно. Для нас обоих.

Ему хотелось доверять — я чувствовал наш общий ритм. У меня не было слов, чтобы объяснить все эти странности. В один прекрасный день к вам приходит человек и открывает правду. Узнавать правду страшно, Генерал это знал, поэтому старался щадить новичка. Не стал вываливать все сразу.

— Я давно к вам присматриваюсь, — сообщил Генерал, — вы мне кажетесь вполне способным к действию.

— К действию?

— Со временем, если у вас будет желание, вы все узнаете, обещаю. У вас возникнут вопросы, вам нужны будут ответы на них.

Он положил передо мной на стол свою визитку, на которой был лишь номер сотового телефона. Вопросительно поглядел на меня. Я взял кусочек картона в руки, размышляя над тем, что сегодня произошло с блондинкой из моего подъезда. Общая картина. Да, этот эпизод — часть большой мозаики.

— Выбросьте из головы, — сказал Генерал.

Я не понял, о чем он.

— Выбросьте из головы эту заразу: «Мне нет до этого дела»… — Мой гость поднялся из-за стола. Его глаза сверкали, в них была злость, даже ярость. Так смотрят фанатики и сумасшедшие.

Я вдруг понял, что хочу стать таким же, как Генерал. Этот человек четко знает, в каком направлении движется.

— Вы должны понять, кто вы! Вам есть, чем гордиться.

— Чем же?

— Тем, что вы Белый человек! — сказал Генерал.

Он произнес слова, которые я боялся произносить даже про себя. Я будто слышу мысли Генерала.

Все те, кого мы считаем братьями по расе, запуганы до крайности, они разучились слышать зов крови. Им нужны деньги и карьера. Им ничего не стоит преломить хлеб с врагом. Им наплевать, когда Белые испытывают колоссальное давление сверху и вынуждены ходить с пристыженным видом, будто быть Белым равнозначно быть прокаженным. Они умиляются фильмами, где недочеловеки предстают героями, и говорят: «Этого не может быть», когда слышат о преступлениях, совершаемых инородцами. После нашей беседы с Генералом, я стал мыслить иначе. Сказано было так мало, однако эффект от разговора был не меньший, чем от удара в челюсть. Боксер в нокдауне ощущает то же самое. Я был в одном шаге от того, чтобы стать другим.

Я — бабочка, едва начавшая вылезать из кокона. Пройдет еще много времени, прежде чем обсохнут мои крылышки и я смогу летать сам.

Я чуть было не рассказал Генералу о случае с блондинкой. Не сделал я этого только потому, что у меня вдруг страшно разболелась голова, а мой рассказ вызвал бы ответную реакцию. Генерал наверняка мог распространяться часами. Видимо, внутри него, кроме полководца, есть еще и проповедник.

Пожелав мне удачи и крепости духа, Генерал ушел.

Я стоял у окна и смотрел на него. Стоящая у выезда со двора машина открыла перед ним дверцу, и мой гость сел внутрь. За рулем сидел другой человек. Неужели у Генерала личный шофер?

У меня были вечер и ночь для раздумья. Мне предстояло пережить переломные часы в одиночестве, наедине со страхом. Думаю, в большинстве случаев люди, ступившие на этот путь, испытывают страх. Он сопровождает их весь первый период — ослепляющий и жуткий страх. Потом его интенсивность снижается. Многие члены Сопротивления насовсем избавляются от него, им везет. Другие борются всегда, каждый день, каждый час, каждую минуту. Потому что иного выхода нет.