Андрей Рубанов - Хлорофилия

Подкатили к одной из башен – стены покрыты плесенью, окна первых пяти этажей заложены кирпичом либо вовсе грубо замурованы. Пахнущий пищевыми отходами вестибюль имел вид магазина, под грязным стеклом убогих витрин – сплошь бутыли и фляги с питьевой водой. Увидев Мусу, лохматый продавец вышел из прострации («У парня типичный отходняк», – догадался Герц) и отвесил уважительный поклон.

– Лифт не работает, – предупредил Муса.

– Ничего страшного, – ответил Савелий, немного покривив душой.

Поднялись по заплеванной лестнице, углубились в сырые полутемные коридоры. Вдруг за исцарапанной дверью обнаружился чрезвычайно уютный ресторанчик, маленький, со вкусом обставленный, безлюдный. Был даже камин. В углу мерцала превосходная трехмерная инсталляция: красивый мускулистый азиат то печально улыбался, то принимал стойку из арсенала кун-фу. Судя по всему, здесь была малина, преступная база, место встреч и переговоров.

Чтобы скрыть напряжение, Савелий кивнул на мерцающего бойца:

– Джеки Чан, да?

– Нет, – строго ответил Муса. – Это не Джеки Чан. Это Талгат Нигматуллин. Слышал о нем?

– Какой-то герой из XX века.

– Ну, герой не герой – а погиб как мужчина.

– Ага, – сказал Савелий. – А как он погиб?

– Его забили насмерть.

Пахло жареным мясом. На стене висело объявление крупными буквами:

ДРУЗЬЯ ПЛАТЯТ

Противоположную стену украшало еще одно предупреждение:

ВОДУ НЕ НАЛИВАЕМ

Подошел официант. Не говоря ни слова, отодвинул стулья от одного из столиков. Зажег свечу. Здесь Муса вел себя иначе: уже не горбился и не возил при ходьбе подошвами по полу. Теперь это был осанистый, с тяжелым взглядом самец в благородных сединах – таким Герц увидел его впервые, два месяца назад, в кабинете Пушкова-Рыльцева.

– Это хорошее место, – деловито сообщил Муса, садясь вполоборота и величественно закидывая ногу на ногу. – За стенкой кухни стоит самый мощный глушитель в этом районе. Обычно мы отправляем людей прямо отсюда.

– Отправляете? – спросил Герц. – Куда? На тот свет?

Стул под ним заскрипел, как настоящий деревянный. Возможно, это и был настоящий деревянный стул.

– Не груби, – ответил Муса. – Зачем грубишь? Я тебе повода не давал.

– Случайно выскочило, – признался Савелий. – К слову пришлось. Голова… того. Совсем не соображает.

Муса улыбнулся:

– Так бывает, когда человек перескакивает с мякоти на алкоголь. Пытаешься говорить с ним о деле, а он только глазами хлопает.

– А мы уже говорим о деле?

– Я пытаюсь, – вежливо ответил Муса. – Но ты все время перебиваешь.

– Извините.

– Не извиняйся.

Савелий вздохнул.

– Кстати, – грустно произнес большеносый злодей, – водку ты пьешь зря.

– Почему?

– Потому что ты, Савелий, обеспеченный человек. И жрал, я так думаю, только хорошо очищенную мякоть. Восьмую, девятую возгонку. Угадал?

– Да.

– С восьмой возгонки, – мягко произнес Муса, – никто никогда не соскакивал. С водкой или без водки – это абсолютно невозможно. С сырой мякоти – да, соскакивают. С четвертой, пятой, шестой – соскакивают. С седьмой соскочить почти невозможно. С седьмой степени концентрации слезают только очень сильные люди. А с восьмой никто еще не слез. Не говоря уже про девятую.

Савелий помолчал, осознавая сказанное, и возразил:

– Мой товарищ, Гарри – тот, которого сегодня посадили, – он соскочил. На водке и мясе…

– Наверное, это было лет двадцать назад. Когда четвертый номер считался роскошью. А сейчас, когда в ходу одиннадцатый… – Муса с сожалением покачал головой. – Знаешь, что такое возгонка? Берут ведро сырого материала, выпаривают воду – получается сухая фракция. Потом кладут под пресс и под огромным давлением сжимают, превращая вот столько, – Муса раздвинул руки, – вот в такую таблеточку. – Он прижал ноготь большого пальца к кончику указательного. – Если ты, скажем, три-четыре года каждый день закидывался седьмым или восьмым номером – считай, в одиночку сожрал целый взрослый стебель.

Герц почувствовал, как его начинает бить озноб.

– И что со мной будет?

– Конкретно с тобой – не знаю. Знаю, что в твоей ситуации люди обычно превращаются в ныряльщиков. Их еще называют «бегуны». Ныряют с девяностого этажа на десятый. Становятся кончеными. Трава, друг Савелий, – это растение. Оно не прыгает, не вонзает клыки – оно убивает человека медленно. Незаметно. Сначала люди начинают жрать траву каждый день. Каждое утро – новую капсулу, чтобы все время быть на «движняке». Это очень вредно, когда все время на «движняке». Потому что потом, примерно через год, начинаются приступы гнева. Человеку нужно солнце, как можно больше солнца – если его заслонить, травоед приходит в ярость. Известны случаи насилия. Бывают и убийства. Ходит такой малый, занимается своими делами, вроде бы веселый, весь на чистой радости, а потом случайный прохожий встает между ним и прямыми лучами, он берет что-нибудь тяжелое – и с размаху по голове…