Рю Муроками - Отель «Раффлз»

На поле битвы невозможно скрыться от чего бы то ни было. Именно там я впервые встретился лицом к лицу со своими страхами.

Вернувшись домой, я сразу же открыл небольшую фирму. Один мой старый друг, окончивший Массачусетсский технологический институт, искал себе партнера, так как не обладал достаточным капиталом. Идея заключалась в применении интересной технологии нанесения магнитных дорожек на кредитные карты, а поскольку в то время кредитки входили в моду, наша маленькая компания из четырех сотрудников приносила в год более миллиарда иен. А ведь термина «венчурный бизнес» в ту эпоху еще не существовало!

Четыре года спустя я основал инвестиционную компанию по внедрению и продаже новых технологий. Большая часть банков еще не интересовалась ни инновациями, ни материалами, конкуренции почти не было, и благодаря опыту, приобретенному в предыдущей фирме, мои доходы неуклонно росли.

Наверное, своим успехом я обязан Вьетнаму. Однажды на американской базе в Бонг-Сон я увидел радар, который, несмотря на свои небольшие размеры, мог прощупывать площадь от Ханоя до Пекина. Я был потрясен такой технической мощью.

— …Этим парням (имелись в виду вьетконговцы) палец в рот не клади. Так что нам остается только положиться на науку, — заметил генерал, сидевший перед инфракрасным индикатором.

Как бы то ни было, боевой дух вьетконговцев в конце концов оказался сильнее «науки» американцев, но именно на фронте я всерьез заинтересовался новыми материалами и технологиями.

Когда моя фирма достаточно раскрутилась, я женился на самой обычной девушке с большими глазами, которая была на три года моложе, училась в Лондоне и играла на виолончели.

— Эй, у тебя есть шанс, — говорили мне солдаты, отправлявшиеся в отпуск в Японию. — Японки самые красивые и милые девушки в мире. Ты должен быть счастлив, что родился в таком цветнике.

Их представления о японках ограничивались официантками и массажистками из турецких бань. Иногда моя жена играла на виолончели, раздевшись донага, и я спрашивал себя, что бы сказали те солдаты из вьетнамских болот, если бы ее увидели.

Потом у меня родился сын. Как-то, фотографируя его, я вдруг почувствовал, что в моей душе произошел какой-то странный сдвиг. Первый раз я ощутил это в тот день, когда ребенку исполнился год. Мы делали барбекю в саду нашего дома в Аояма; была приглашена куча народу, включая родителей жены. Она уже собиралась уложить малыша в кроватку, которую мы купили в антикварном магазине Мотомати. Охваченный внезапным порывом, я бросился к выдвижному ящику, достал свою тридцатипятимиллиметровую «Лейку» и направил на сына объектив. И в этот момент я ощутил запах пороха. Не знаю, может быть, этот запах исходил от фотоаппарата или же я ощутил его инстинктивно…

Той же ночью, впервые за много лет, я увидел во сне Вьетнам. Это был один из тех кошмаров, от которых вскакиваешь с кровати в холодном поту. С того самого дня я чувствовал, что внутри меня образовалась какая-то полость. Такая дыра не могла появиться в один момент. Что-то разъедало изнутри мое тело, как капли воды мало-помалу точат камень.

Это открытие привело меня на грань разрыва с реальностью. Стоило мне осознать это, как память моя стала извлекать на свет картины, о которых я старался не думать. Но тщетно я пытался избавиться от них; они всплывали снова и снова. Такое могло случиться со мной даже во время деловых переговоров — и между мною и моим собеседником сразу же возникала невидимая стена.

Я сказал себе, что это всего лишь легкий невроз. Потом поговорил об этом с женой, и та посоветовала мне снова заняться фотографией. «И не только ради того, чтобы снимать нашего сына, нет, профессионально, ради заработка», — добавила она.

Я передал дела одному из своих подчиненных, которому полностью доверял, и начал делать фоторепортажи для небольшого журнальчика. Вскоре меня сделали ответственным в одном общественном издании, и тогда заказы буквально посыпались. Но если мне и удалось найти такую работу в те времена, когда предложение превышало спрос и даже бытовала такая поговорка: «Брось камень, и обязательно попадешь в фотокорреспондента», то только потому, что я не испытывал недостатка в деньгах. Где бы я ни появлялся — в издательстве ли, или же в редакции журнала, — на мне всегда был лучший костюм, и приезжал я всегда на самой дорогой машине. К деньгам я относился спокойно. Япония переживала послевоенный период; мне было достаточно приехать на «феррари» или «бентли», в новом, с иголочки костюме из лучшей ткани и сказать: «Я провел три года на передовой во Вьетнаме», а потом добавить: «Дело не в деньгах, а в самой работе» — это действовало безотказно.