Ли Чайлд - Враг

Джо посмотрел на него.

– И вы позволили ей это сделать?

Ламонье пожал плечами.

– Я ничего не знал, – ответил он. – Она только потом рассказала мне обо всем. Наверное, я попытался бы ей запретить. Но я ничего не мог сделать сам. У меня не было ног. Я не мог спуститься под мост и не сумел бы оказать сопротивление мальчишке. У меня имелся человек, который убивал, но он находился в другом месте. Кажется, в Бельгии. Я не мог рисковать и ждать, когда он вернется. Поэтому в конечном счете я не стал бы ей запрещать. То были отчаянные времена, а мы делали очень важную и нужную работу.

– Неужели это произошло на самом деле? – спросил Джо.

– Я в этом уверен, – сказал Ламонье. – Потом рыбы проели ремень мальчишки. Труп всплыл через несколько дней ниже по течению. Мы прожили трудную неделю. Но никто к нам не пришел.

– Как долго она на вас работала? – спросил я.

– Весь тысяча девятьсот сорок третий год, – ответил он. – Она была очень хороша. Но постепенно ее лицо примелькалось. Сначала это даже помогало. Такая юная и невинная. Кто мог ее в чем-то заподозрить? А потом оно начало мешать. Она стала известна среди les boches. [34] Бош, немец (фр.). Сколько братьев, кузенов и дядей могла иметь одна девочка? И мне пришлось отказаться от ее услуг.

– Это вы ее завербовали?

– Она сама предложила свои услуги. И настаивала до тех пор, пока я не согласился.

– Сколько человек вы спасли?

– Восемьдесят, – ответил Ламонье. – Она была моим лучшим парижским проводником. Поразительная женщина. Даже страшно подумать, каковы были бы для нее последствия в случае провала. В течение целого года она жила под страшной угрозой, но ни разу не отказалась мне помочь.

Мы все помолчали.

– А как вы начали этим заниматься? – наконец спросил я.

– Я был инвалидом войны, – ответил он. – Одним из многих. В плену нас держать было бы слишком хлопотно по медицинским соображениям. Работать мы не могли. Поэтому нас оставили в Париже. Но мне хотелось что-то делать. Сражаться с ними я не мог. И тогда я стал организатором. Для этого не требуется физической силы. И я знал, что экипажи бомбардировщиков ценились на вес золота. Я решил, что буду переправлять их домой.

– Почему наша мать прожила всю жизнь и ни разу об этом не упомянула?

Ламонье вновь пожал плечами. Устало, неуверенно, все еще не в силах понять ушедшие годы.

– Причин много, – сказал он. – В тысяча девятьсот сорок пятом году Франция была страной конфликтов. Некоторые участвовали в Сопротивлении, другие стали коллаборационистами, часть людей оставалась в стороне. Многие хотели начать новую жизнь. А ее преследовал стыд из-за того, что она убила мальчика, так мне кажется. Она не могла об этом забыть. Я говорил ей, что у нее не было выбора. Говорил, что она поступила правильно. Но она предпочла обо всем забыть. Мне пришлось умолять ее принять медаль.

Джо, я и Саммер сидели молча.

– Я хотел, чтобы ее сыновья знали правду, – сказал напоследок Ламонье.

Мы с Саммер вернулись в отель. Нам не хотелось разговаривать. Я чувствовал себя как человек, неожиданно узнавший, что его усыновили. «Вы совсем не тот, за кого я вас принимала». Всю свою жизнь я считал, что мою судьбу определил отец и его карьера морского пехотинца. Теперь я ощутил значимость другой половины генов.

Мой отец не убивал врага, когда ему было тринадцать лет. А моя мать сделала это. Она жила в отчаянные времена и делала то, что было необходимо. И тут мне стало ее ужасно не хватать. В этот момент я понял, что мне всегда будет ее не хватать. Я чувствовал себя опустошенным. Я потерял то, о существовании чего не догадывался.

Мы отнесли наши сумки в вестибюль и выписались из отеля. Мы сдали ключи, а девушка-полиглот приготовила длинный подробный счет. Я должен был его подписать. Как только я его увидел, то сразу понял, что у меня будут серьезные неприятности. Счет оказался космическим. Мне казалось, армия сможет закрыть глаза на то, что я подделал подорожные, чтобы добиться положительного результата в расследовании. Но теперь у меня возникли сомнения. Я понял, что тарифы «Георга V» заставят их изменить точку зрения. Как если бы к нанесению ранения добавлялось оскорбление. Мы провели в отеле одну ночь, но с нас взяли за две, поскольку мы слишком поздно выписались. Кофе, который я заказал в номер, стоил столько же, сколько наша трапеза в бистро. Мой телефонный звонок в Рок-Крик обошелся мне как обед из трех блюд в лучшем ресторане города. Мой звонок Францу в Калифорнию стоил еще дороже. Звонок Саммер Джо (а Джо находился не более чем в миле от нашего отеля) по цене равнялся чашке кофе, доставленной в номер. И с нас взяли деньги за входящие звонки: один – от Франца, а другой – от Джо, когда он просил Саммер проверить, все ли со мной в порядке. Последнее проявление заботы обойдется правительству США в пять долларов. Никогда прежде мне не доводилось видеть такой огромный счет за проживание в отеле.