Карл Хайасен - Хворый пес

И вот теперь, мрачно думал Бринкман, я выдаю их убийце с ирокезом на башке. Вот так же я выдал Криммлеру Bufo quercicus и предал весь этот благословенный остров. Что ж я за скотина такая, печалился Бринкман.

– Говори имя, – потребовал убийца. – Считаю до шести.

– Почему до шести? – У Бринкмана заплетался язык.

– Это мое счастливое число. Три – тоже хорошее. Хочешь, чтобы я считал до трех? Раз… два…

Бринкман ухватил ствол пистолета.

– Слушайте, я не знаю, как зовут того парня, но мне известно, где он остановился на ночлег.

– Уже что-то. – Посланец Клэпли убрал пистолет в кобуру и сделал знак – веди.

Биолог подхватил керосиновый фонарь и шумно двинулся через лесок. Его уже крепко забрало и мотало из стороны в сторону. Стукаясь о стволы деревьев, Бринкман ковылял напрямки сквозь кустарник и слышал, как сзади ругается незнакомец. Сукастые сосенки и шипастые кусты явно взимали дань с его шерстяного костюма.

Даже не план, а просто идея Бринкмана состояла в том, чтобы добраться до какой-нибудь полянки и, резко развернувшись, огреть незнакомца фонарем. Только добрая водка могла внушить Бринкману столь высокую оценку собственной силы и проворства, но сердце пылало неподдельным и праведным гневом. Иглоголовый захватчик стал идеальным символом грубой смертоносной силы и грозящего острову зла. Ведь здорово – оглоушить эту сволочь и сдать полицейским! И что потом? А потом спокойно сидеть и наблюдать, как изворачивается Роберт Клэпли, пытаясь объяснить прессе свои махинации – спустил с цепи вооруженного бандита затравить на острове «баламутов». Стивен заулыбался, преждевременно вообразив заголовки в газетах.

Внезапно сосны кончились, и Бринкман вышел на опушку, осветившуюся бледно-желтым светом фонаря. Он разглядел приземистые машины, корявые борозды засохшей грязи, ощутил под ногами разъезженную колею и понял, где очутился. Место подходящее. Бринкман глотнул прохладный солоноватый воздух и ускорил шаг.

– Эй ты, придурок! – послышалось сзади.

Доктор Бринкман не обернулся, но краем глаза заметил, что на нож бульдозера, словно в театре теней, упала трепещущая тень.

– Эй! По-твоему, это смешно?

Незнакомец торопливо приближался, а Стивен пошел медленнее, стараясь изгнать гудение в голове и считать шаги убийцы. Он понимал, что бросок должен быть абсолютно точным и безошибочным… К сожалению, злоупотребление спиртным препятствует безупречному расчету.

Когда Бринкман развернулся и махнул тяжелым фонарем, незнакомец был от него шагах в пяти и вне досягаемости. По инерции Стивен крутанулся вокруг себя, и безудержное вращение прекратилось, лишь когда фонарь грохнулся о покрышку четырехтонного экскаватора. Полыхнуло бело-розовым, потом ярко-синим, раздался резкий хлопок, за ним другой, громче – взорвался фонарь, – и потом еще какой-то щелчок. Не почувствовав боли от пули, Бринкман рухнул в темноте и пьяно подумал, как приятно, когда из тебя мокро вытекает кровь. Не поднимаясь, он попытался бежать, беспомощно поскреб ногами по земле, потом замер.

Наступила мертвая тишина, и Стивен на секунду обрадовался – наверное, незнакомец решил, что он мертв, и убежал. Но потом раздался рев бульдозера, выхлоп и скрежет включаемой передачи. Тогда Бринкман все понял. Даже в пьяном угаре он понял, что сейчас произойдет. Наверное, его должен был обуять ужас, но Стивен Бринкман испытал лишь страшную усталость. Он устал, ему холодно и мокро, хочется спать и больше ничего. Заснуть где угодно, любое место подойдет. Даже глубоко под землей среди раздавленных маленьких жаб.

Твилли снился остров Марко. Во сне Твилли был мальчиком, бежал по белому пляжу и звал отца. Весь берег, насколько хватало глаз, был утыкан отвратительными многоэтажками. Здания необъяснимо уходили в облака и, закрывая солнце, отбрасывали огромные холодные тени на пляж, по которому бежал Твилли, подмышкой зажав коробку из-под ботинок, полную ракушек.

В своем первом сне Твилли слышал издалека голос Маленького Фила, затерянный среди вытянувшихся в линию высоток, этот голос бился веселым эхом в бетонном ущелье. Твилли бежал, выискивая проход между зданиями, но не было ни дорожки, ни проулка, ни просвета. Одна башня примыкала к другой, образуя невероятную нерушимую стену без конца и края, что тянулась по всему берегу.

Твилли все бежал и звал отца. Над ним носились чайки и крачки, а под босыми ногами шныряли перевозчики, веретенники и ржанки. Начался необычно быстрый прилив, и Твилли поднажал, взметая водяные фонтанчики. Он не разбирал слов отца, но по знакомому тону (фальшивая жизнерадостность и наигранное дружелюбие) догадался – это не обращение к заблудшему сыну, а окончание сделки с недвижимостью.