Array Array - Додо

Я показала пример последней, что не имело никакого смысла — по жизни со мной всегда так, — и попыталась отскрести все доступные участки тела, до которых удалось добраться под форменной сбруей.

Достав серебряный стаканчик от первого причастия — последний осколок моего блестящего происхождения, — я заставила спутниц жизни выпить свежей воды.

Салли аккуратна сплюнула последний глоток, который явно переполнил чашу, и заявила, что сейчас сблюет.

— Да тебе блевать нечем, — заметила я и сообразила, что пора искать шамовку.

Но мы так и остались сидеть, развалившись на нашей скамейке, подставив лица бледным лучам зимнего солнца.

— Пластиковой бутылкой так не изрежешь, скажи, До? Ведь та девчонка из Трюдо огребла по полной. Она сразу наверно умерла, как думаешь, До? А коли нет, ей где было больнее, как по–твоему? Лицо, да? Ведь жирок, он защищает, и то плюс. А ты помнишь, какая она была тощая?

Своей суетой на благо коллектива я почти добилась внутренней передышки, но тут Салли залепила мне прямо под дых. Да, я помню, какой она была тощей, и слабой, и бледной. Испуганные глаза, всегда косящие куда–то вбок, и красные руки, вцепившиеся в спальник от страха, что его отберут, как и все остальное — вот и все, что я о ней знала. А еще предстоит ввести Квази в курс дела.

— Кончай бредить, какой–то тип убил девчонку. Это их дела. Не наши, — сказала Квази, с жутким металлическим грохотом вытаскивая из–под скамейки свой пакет в синюю клетку — из «Тати». Она подбирает все кастрюли, которые ей попадаются: всегда может пригодиться. Когда жизнь тяжела, каждый ищет себе радости, где может. Она извлекла из пакета нарезанный хлеб для тостов, едва тронутый плесенью, начатую упаковку ветчины, упаковку семги и джем. Квази специализировалась на отбросах большого супермаркета у ворот Клиньянкур. Салли последовала ее примеру и достала из кармана одной из своих бесчисленных юбок пригоршню кусочков сахара в обертках, которые собирала со столиков в бистро, где их оставляли фанаты здорового тела.

Я не вмешивалась. Не глядя, взяла бутерброд, приготовленный мне Квази, и проговорила с полным ртом:

— Все ж это случилось у меня. И он назвал мое имя.

— Он повторил твое имя. Большая разница. И потом, почему у тебя, а не у Салли?

— Фигня. «У Додо», так все говорят.

— С какой стати убивать такую нищую бомжиху, как ты, хочу я тебя спросить? — спросила Квази.

— Представь себе, кое у кого есть все причины меня убить.

— Но ты–то жива.

— Фредди подумал, что это была я.

— Но это была не ты.

— Ну и что, а могла быть я.

— У Додо бобо, зудит наша Додо, иди бай–бай, Додо, отстань со своим бобо, — пропела Салли, грызя сахар остатками зубов.

И тут я взорвалась. Есть же предел несправедливости!

— Всем начхать на то, что я говорю. Рехнуться можно: проще самой угробиться, чем вдолбить вам, что я угробила его. Чем вам не причина, а?

Квази рассудительно заметила:

— Ну как он может тебя убить, если ты его убила, тем более, что убил он не тебя.

Финал пикника прошел в молчании.

Подводя черту, я сухо объявила:

— Спускаемся к Аббесс. Не грех и поработать немного.

— Ты хоть знаешь, который час? — заныла Квази.

Поскольку часов ни у кого не было, вопрос остался без ответа.

— Я только хотела сказать, что и переварить надо. И потом, я совсем разбита.

Новое молчание как знак победы, потому что никто не двинулся с места. Я все–таки из принципа засопела. И время потянулось, замедленное бездельем и тишиной.

— Дай–ка глаз, — внезапно сказала Салли, вытирая полой юбки желтую сукровицу, снова выступившую в уголке глаза Квази.

— Не то чтоб я дохла со скуки, но так и закиснуть недолго, — пробормотала Квази в виде благодарности.

— А ты навести Жеже, пусть он тебя вздует — хоть какое занятие, — шутливо предложила я.

— Не говнись, До. Мне тут такая идея стукнула, просто супер, она б и тебе в кайф пошла, До.

— Ну…

— Устроим забастовку.

— Ага… Прости, что?

— Чего б тебе не рассказать нам, как ты убила того типа?

После ухода Фредди я бродила кругами по лесу воспоминаний, ни на йоту не продвигаясь к пониманию того, что же происходит сейчас: слишком поглощенная расчесыванием старых болячек, я не решалась взрезать по живому те давние времена, когда мне казалось, что достаточно двигаться вперед, чтобы горизонт отступил.

Аудитория заставит меня привести воспоминания в порядок. Если прошлое как следует проветрить, его гниль не будет разъедать настоящее. И потом, мысли у меня пляшут вкривь и вкось, но разговор прямой.