Array Array - Додо

Я взобралась на табурет, издавший при этом непристойный писк, и проворчала:

— Они что — говорящие весы, эти твои треноги?

— Вижу, ты чувствительна, как прежде.

И тут я разразилась смехом таким давнишним, что сразу его не узнала. Это был смех молодости, свободный, заливистый, радостный, каким и положено быть любому смеху. Наконец я утерла глаза и сказала:

— Прости.

— Не за что.

Я не стала уточнять, что просила прощения у себя самой.

— Я в дерьме, Йохан.

— Такова краткая история твоей жизни, разве нет?

Я сдержала смех, потому что иногда надо уметь проявлять благоразумие, и лишь с растроганным видом обронила:

— Ты не изменился.

— Изменился, как и ты.

— И все же ты меня узнал.

— Я иногда гляжу на себя в зеркало.

Йохан, его без привычки не сразу поймешь. На этот раз я объясню, а дальше разбирайтесь сами. Он имел в виду, что своих сверстников узнать не трудно, если ты сам не прикидываешься, что принадлежишь к следующему поколению.

Он добавил:

— Ты давно вышла?

Я не сразу сообразила.

— А, ты хочешь сказать, из лечебницы. Так ты был в курсе?

— Брось. Все были в курсе.

— Мило, — прокомментировала я с долей нелепой горечи. — Да нет, больница давно в прошлом, уже больше десяти лет.

— Понятно, ты не очень торопилась.

У него был искренне обиженный вид; я сказала себе: «вот и Братство», и почтила минутой молчания маленькие радости жизни.

— Ладно, шутки в сторону. Давай. Если тебе нужна моя помощь, ты же знаешь, что можешь на меня рассчитывать. Ну чего уставилась? Сама же сказала, что ты в дерьме.

Это сильнее него. Опасные признаки оживления проявлялись в нем лишь в тех случаях, когда его пресловутый пессимизм обретал конкретные формы — для него самого или для его друзей.

— Это я в переносном смысле. Не обращай внимания.

— Ты что, бежала?

— Нет, но попотеть мне сегодня вечером пришлось.

Я заверила, что мигом вернусь, уточнила, по–прежнему ли в подвале туалеты, а когда пришла обратно, отмытая во всех видных местах и с волосами, такими же мокрыми, как глаза, Йохан уже выпроводил свою клиентуру, опустил жалюзи и ждал меня за маленьким столиком, на котором стояла бутылка виноградной водки и наши стаканы.

— Ну, выкладывай. Я всегда любил твои истории, выдумывала ты их или говорила правду.

И тут вдруг вдохновение вернулось ко мне вместе с хорошим настроением — ведь речь шла всего лишь о рассказе.

— Ты помнишь Поля? — спросила я в качестве вступления.

— Я, как правило, помалкиваю, но если тебе это доставит удовольствие… Скажу тебе одну вещь: никто его добрым словом не помянул, когда он исчез. Надеюсь, тебя угрызения совести не мучили. Хотя ты дорого заплатила, чтобы избавить мир от мелкой сволочи.

Что ж, не каждая ставка срывает куш: хоть я и была рада встрече с Йоханом, расследование забуксовало, не успев начаться. Я сделала огромное усилие, чтобы в очередной раз сервировать мое неоднократно подогретое блюдо, и завершила вопросом: не может ли Йохан, как следует постаравшись, припомнить, вдруг хоть кто–нибудь был огорчен исчезновением Поля? Одного вполне достаточно.

Напрасно он напрягал память при помощи череды стаканчиков, которые я только провожала глазами, сама не прикасаясь, — пришел он к тому же, с чего начал:

— Нет, никто его особо не любил. Вот уж кого легко заменить, так это игрока в покер. Можно бы порасспросить кое–кого из баб, но все они рано или поздно утешились. Да, еще один итальянец, наверно, тот же, которого ты видела, явился меня допекать, но вряд ли он ему добра желал, насколько я понял. — Он сделал паузу на стаканчик и добавил: — Он сказал только «Доротея», этот твой невидимка? Знаешь, я думаю, ты услышала Поля, потому что тебя изнутри грызет, что ты его убила. Ты всегда была слишком щепетильна, девочка моя.

И все потому, что я никогда не оставляла долгов. Нет, он меня совершенно не убедил, и я вогнала гвоздь поглубже — и в него, и в себя:

— А в тот же вечер мою заместительницу режут на кусочки. И как раз тогда Хуго заводит делишки с итальянцем, которому Поль задолжал деньги. Это ведь не галлюцинации.

Йохан отправился за следующей бутылкой, но на полпути его озарило:

— А если это итальянцы, которые решили, что ты убила Поля, чтобы увести их наличность? Им не прет, они все время попадают не на ту Доротею, но ведь всякий раз девиц вроде бы пытают? Может, чтобы заставить говорить?

— А послания?

— Тоже понятно. Это чтобы напугать тебя и заставить вернуть бабки.