Array Array - Додо

ДОРОТЕЯ,

МОЖЕШЬ БЕГАТЬ СКОЛЬКО УГОДНО, НО ОТ МЕНЯ НЕ УЙДЕШЬ.

УЗЫ КРОВИ ПРОЧНЕЕ ВСЕХ.

Подписи, разумеется, не было.

Жеже испарился. Остальные глядели на меня, как на божество. На улице письма получают не каждый день.

Робер не стал кочевряжиться и дал мне свой адрес: подвал, где обосновались бездомные, в самом центре черного квартала — квартала «мамбадуев». Но он заверил меня:

— Они не опасны. Они даже по–французски не понимают.

Но я всегда говорила, что там, где торгуют дерьмом, больше всего шансов в него вляпаться.

Для тех, кто не в курсе, поясняю, кто такие «мамбадуи»: это африканцы, которые проводят модернизацию родной деревни в своем далеком краю, продавая у нас наркоту. Но это уже иная история, или круговорот взяток в природе, если угодно.

Следовало еще найти такси, водитель которого настолько отчаялся, что согласен загрузить на борт трех моих каракатиц, но оказалось, что в наши трудные времена это совсем нетрудно. Я предупредила их, что приеду позже. Чтоб они не беспокоились.

Я не стала уточнять, что сама беспокоюсь за четверых.

Найти адрес продюсерского бюро Хуго было не сложно. Я умею пользоваться «Минителем» [12] «Минитель» — французская компьютерная справочная служба, аналог локального мини–Интернета. . А уж коль я все равно зашла на почту, то там же купила телефонную карточку и нашла свободную кабину в укромном уголке.

Я себя не обманывала. Я тянула время. Услышать голос мужчины моей жизни после стольких лет означала рисковать рецидивом. Я перечитала записку, которая казалась дурной шуткой. Ни Поль, ни Хуго никогда не смогли бы разродиться подобным текстом. Или жизнь их здорово потрепала. И все же «кровные узы» — это скорее Поль.

Я набрала номер.

Я попала на секретаршу с голосом, который добавлял лишний ноль к ее ежемесячным четырем тысячам франков: она попросила меня уточнить, кто именно желает говорить с господином Мейерганцем, и я сказала: Доротея Мистраль.

Она повторила, не без труда, это труднопроизносимое имя, приклеив к нему безмолвный ярлык «Незнакомая Знаменитость», а затем вернулась к трубке, чтобы объявить, что господин Мейерганц еще не пришел, может ли он перезвонить мне и куда? Я дала номер телефонной кабины и стала ждать.

А теперь главный вопрос: действительно ли в нас сосуществуют все возрасты, через которые мы прошли? Если да, значит, стареть — это собирать все больше и больше народа под одним черепом. Следите за моей мыслью?

Той, кто ждала у телефонной кабины, когда ей перезвонят, было уже не двадцать лет, она краснела под взглядами прохожих, которые видели старую пьянчужку, уставившуюся в не очень чистое стекло с надеждой увидеть себя молодой и прекрасной. А мое волнение? Было ли оно настоящим, или простым отражением воспоминания в грязном стекле? Я только знаю, что если бы молодой Хуго явился с букетиком фиалок в руке, чтобы отвести меня на выставку совершенно непонятной современной живописи, я пошла бы за ним, даже не удивившись.

Годы меня догоняли по мере того, как затягивалось ожидание, и вскоре они уже перегнали меня сегодняшнюю, подстегнутые разочарованием. Я превратилась бы в столетнюю старуху, если бы стала дожидаться окончательного заката дня и моих иллюзий. Кстати, было очень глупо ждать, пока закроется офис, чтобы туда пойти. Я взяла такси до авеню Марини, где размещалась компания Хуго. Одернула свою форму, сняла фуражку. Пора начинать.

Цербер в холле посмотрел на меня с забавным выражением лица, но я заявила, что меня ждут в «Мейерганц–фильм» на пятом, и сердито добавила, что у меня не было времени переодеться после съемок, и если его развлекает то, во что меня вырядили, значит, у него пошлое чувство юмора.

На пятом я увидела ту трехгрошовую секретаршу, которая столько раз отвечала в трубку «Мейерганц–фильм, слушаю», что в конце концов сама в это поверила. Она бросила на меня потрясенный взгляд, который я ей незамедлительно вернула. На улице взгляд прохожих скользит по нам, как по катку, — слишком быстро, чтоб мы успели отпечататься на сетчатке. Но тут эта предательница своего класса вгляделась в мое лицо, так и не сумев распознать за внешним обличьем другого представителя рода человеческого, и безапелляционно заявила:

— Господина Мейерганца нет. Вы по какому делу?

— По личному. Ничего страшного, я подожду.

Я приметила небольшую комнату, вроде приемной, где и устроилась. Девица встала, так и не выйдя окончательно из–за своего стола, и уставилась на меня с явной антипатией. А ведь мы не были знакомы. Это напомнило мне, что пора представиться, а заодно дать ей весомые основания для враждебности.