Лев Пучков - Ксенофоб

– травматический пистолет;

– красивый импортный нож с пружиной и фиксатором.

– Трофеи – в пакет. Паспорт и билет оставь, – распорядился Федя, забирая нож, и ласково обратился к пленному: – Что, козлик, мелкими грабежами промышляешь?

– П...ц вам! – с безразмерной ненавистью прохрипел квадрат, обильно сплевывая кровь. – П...ц вам, свиньи! А тебе, мразь, я лично хребет сломаю!!!

– Какой-то неуместный пафос, – Федя расчетливо пнул пленного в солнечное сплетение – тот опять скрючился и закашлялся, – разрезал ему ремень на брюках, и...

– Давай, козлик, раздевайся...

...стал эти брюки с него стаскивать!

– Иди на х..., свинья!!! – отчаянно захрипел пленный, извиваясь толстым змеем и пытаясь выскользнуть из цепких Фединых лап. – Отцепись, мразь, че те надо?!!!

– Ну вот, уже без пафоса, – одобрил Федя. – Я тебя предупреждал: запасись вазелином, он тебе скоро понадобится. Раздевайся, козлик – е... буду.

– Ар-рррр!!! – квадрат зарычал, как раненный зверь, извернулся всем телом и бросился – попытался вцепиться в горло врага.

Ну и зря он так: в самом деле, давно бы следовало понять, с кем имеет дело.

Федя мгновенно пресек эту жалкую попытку страшным ударом в лицо: пленный тут же обмяк и перестал сопротивляться. Федя стащил с него штаны, спортивный джемпер, футболку... делал он это так яростно и целеустремленно, что на какое-то мгновение я поверил: ну все, сейчас, как и обещали, будет нечто донельзя непотребное – и при полном отсутствии вазелина...

Раздев пленного до трусов, Федя перевернул его на спину, наступил на грудь коленом... и вдруг, покопавшись где-то в недрах своей необъятной толстовки, вытащил пистолет.

Ну ничего себе, новости! Все это время наш терминатор носил на поясе ствол – а я даже и не заметил. Вывод: либо я настолько весь в себе, что не увидел у напарника на поясе килограмм лишнего железа, либо Федя так умеет носить оружие, что это совсем не бросается в глаза. А пистоль, наверное, незарегистрированный...

Федя грубым тычком вогнал ствол пистолета в рот пленного (у меня аж зубы заныли) и неожиданно спокойным голосом, внятно и четко произнес:

– Если грабишь – будь готов, что тебя тоже могут ограбить. Если насилуешь – знай, что с тобой могут сделать то же самое. Потому что все в этом мире взаимосвязано – и ничто не проходит бесследно...

Федя вытащил ствол изо рта пленного, вытер кровь валявшейся рядом футболкой. Затем он встал, прицелился в голову поверженного врага и уточнил:

– Ты понял, что я сказал?

Пленный молчал – но не из вредности-гордости, и не потому что был без сознания. Парня било крупной дрожью, дышал он тяжело и прерывисто, с каким-то нездоровым хрипом на вдохе, а залитые кровью глаза неподвижно смотрели в одну точку – куда-то в сторону, мимо нас.

– Шок, – констатировал Федя, пряча пистолет (да, точно: на ремне у него была аккуратная поясная кобура, незаметная под толстовкой). – Воду притащи.

– Зачем?

– Надо спрыснуть, в чувство привести.

– Зачем?

– Нельзя так оставлять – может окочуриться.

– Да ну! Такой здоровый кабан...

– Да тут без разницы, здоровый – дохлый... Смотри, как колотит. Он тучный – больше шансов «кондрата» отхватить. Давай...

Я достал из машины двухлитровую бутылку «Аквы». Федя занялся реабилитацией: стал набирать в рот воды, прыскать в лицо пленного, тормошить его, хлопать по щекам...

Довольно скоро квадрат пришел в себя: дрожать стал поменьше, дышать ровнее, и, наконец, вполне осмысленно осмотрелся.

– Ну все – жить будет, – буркнул Федя, направляясь к машине. – Поехали отсюда...

– Откуда ствол?

– Откуда, откуда... Из лесу, вестимо!

– Слушай... Я с тобой езжу – если вдруг что...

– Нашел. Везу сдавать в родной РОВД – заявление в кармане.

– Да ладно!

– Серьезно. Каждый день с утра пишу новое – с датой.

– Ну, не знаю...

– Правильно: не знаешь. Если что – ты его даже и не видел. И понятия не имеешь, что у меня он есть.

– Ну... Ладно, пусть будет так.

– Вот и молодец. Ну что, молодец: полегчало?

– Знаешь, стыдно признаться, но – да! Телефон вернули, деньги трехкратно вернули, возмездие, вообще, какое-то гипертрофированное получилось... Однако, думаю, что не ошибусь: тебе полегчало больше.

– Ошибаешься.

– В смысле?

– Мне полегчает, когда я этих тварей собственноручно закопаю в землю. И чем глубже – тем лучше...

Семнадцатого, в субботу, тематическую экскурсию по горным районам Москвачкалы закончили пораньше: где-то в седьмом часу вечера. Не то чтобы руки опустились или пылу поубавилось – просто сработал инстинкт выходного дня. Как ни крути, а все же мы совковые дети. У нас это в крови: в пятницу вечером страна активно падает на стакан, всю субботу с дикими энтузиазмом бухает, а в воскресенье вяло похмеляется, и, состроив козьи морды, пробует играть в семью: дежурно гуляет с детьми по набережной, воротя затуманенный взор от пивных ларьков.