Никита плечом толкнул Алика, и тот шагнул в темноту. Услышал, как за спиной осторожно прикрыл за ним мягкую дверь Никита.
Комната была пуста и темна, только на письменном столе горела настольная лампа, освещала маленький двухмачтовый парусный кораблик на месте письменного прибора.
— Алик, — опять позвал голос из темноты.
Алик шагнул на голос, шаг, потом другой и, когда глаза привыкли к темноте, увидел Василия. Тот сидел в углу мягкого дивана в вылинявшей тельняшке. Перед ним на журнальном столике стояла початая бутылка водки и грубо вскрытая банка судака в томате.
— Убежать хотел от меня, — печально сказал Василий, — от себя хотел убежать.
— Я же здесь, — сказал Алик и незаметно поправил за спиной пистолет.
Василий кивнул на кресло напротив:
— Я развязал с горя. Садись.
Алик опустился в мягкое кресло:
— Какое горе? Я здесь.
Василий печально улыбнулся:
— Тебе никуда отсюда не уйти. Это я знал.
— Так в чем же горе?
Василий оглянулся и щелкнул выключателем. Зажегся торшер у дивана.
— Смотри, в кого ты меня превратил.
Перед Аликом сидел старик. Бледный, худой, совершенно седой. Раньше его седина оттеняла энергию загорелого молодого лица. В той дисгармонии был редкий, так нравящийся женщинам сплав опыта и мужества. Теперь его седые волосы печально гармонировали с желтоватой стариковской бледностью. От крыльев носа к углам рта протянулись глубокие борозды. Но разные глаза смотрели цепко и хищно.
— Ну как, доктор? Как ты оценишь результат своего лечения?
Алик полез в карман за сигаретами. Но Василий плюхнул водку по граненым стаканам:
— Подожди курить, чума. Выпей сначала за дедушку. За дедушку Васю. Ха-ха, — он рассмеялся хрипло.
Алик взял протянутый стакан, выпил и поглядел на Василия. Василий морщился после водки, струйка катилась по обросшему седой щетиной подбородку. Алик сказал:
— Зато, Вася, в тебе сейчас ни капли чужой энергии. Ни капли Магамбы…
Василий оскалился зло:
— И своей ни капли, доктор!
Алик напомнил ему:
— А искорка? Голубая искорка… Теперь можно корректировать твое поле.
Василий его перебил:
— Ты снимаешь с себя вину?
— Ты сам растерял свою энергию, Вася…
Василий хлопнул стаканом по столу:
— В сорок лет?!
Алик сбивчиво стал ему объяснять:
— У каждого человека свой энергетический заряд… Если человек тратит энергию на подобное, то она возвращается ему обратно с лихвой… Если же он тратит ее на… на противоположное поле, его энергетика нейтрализуется, и он взамен не получает ничего…
Василий его понял:
— Ты хочешь сказать — я всю жизнь занимался не тем? Не своим? Это ты про концепцию?
Алик задумался:
— В ней что-то есть… про дважды сотворенного человека… про его вину… это правда… но дальше? Способ достижения бессмертия… всемирный ШИЗО… Может быть, здесь ошибка?…
— В чем ошибка? — резко спросил Василий.
— Бог дает человеку полную свободу. Свободу выбора. Даже в заблуждениях. Хочешь — этим путем иди, хочешь тем. Твое дело. А вы загоняете человека в ШИЗО. Вы лишаете его свободы выбора…
— На свободу нужно право иметь! — зло оскалился Василий. — У глиняного Маугли одна свобода — грызть насмерть себе подобных! Сначала нужно из Маугли человека сделать, потом его свободой одаривать!
Алик поглядел на порозовевшее возбужденное лицо Василия и улыбнулся. Из открытого окна в комнату «люкс А» донеслись издали низкие, пробирающие до самых печенок удары тяжелого рока, восторженный вой, женский визг.
— Что это? — обернулся к окну Алик.
— «Пионерская» дискотека, — криво улыбнулся Василий. — Вот тебе предел их свободы! Вот тебе идея раскрепощенного человечества!
Алик встал и закрыл тяжелую дубовую раму.
— Слушай, а зачем тебе это? Вся эта «пионерия»? Зачем?
Василий опять плеснул водку по стаканам:
— Это проба. Это модель штрафного изолятора. Они приезжают сюда за большие деньги. Мы ублажаем их два дня. Мы обеспечиваем им все радости земные. А на третий день… «dies irae»! День гнева! Маленький Страшный суд. Настоящий концлагерь! Садись.
Алик сел опять напротив Василия:
— За что же их так?
— Маугли должны узнать себе цену. Увидеть всю свою грязь и низость.
Алик покачал головой:
— Сурово. Вы же теряете клиентов. Больше они к вам не приедут никогда.
— Наоборот! — отрубил Василий. — Многие здесь уже по третьему разу. И они сейчас оттягиваются круче всех. Потому что знают — пройдя наш концлагерь, они снова очистятся… Они уже не могут без нас… Они связаны с нами на всю жизнь.
Читать дальше