Алексей Яковлев - Астральный летчик

Какая любовь тогда была! Чистая и нежная. Божественная любовь… Нет, и секс, конечно, был. Но он был не главное. Не то что теперь. Поверь моему слову, скоро секс в программу Олимпийских игр введут. Как пляжный волейбол или фигурное катание. Честно. Секс давно в один из видов спорта превратился. Парный вид. Смешанные пары. И однополые. Кто кого? Три раунда. Четыре. Восемь. Потный спортивный секс. Оценки за техничность. За артистизм. За выносливость. И так далее…

Так вот… Была у нас со Светкой настоящая любовь. Божественная…

Светка рассказала все своей маме-адмиральше. Видел ты ее? Тогда меня поймешь. Мама захотела со мной поговорить. Пришел я к ним на Васильевский. Нет. Не в эту квартиру. Эта — профессорская. А они жили в новом доме. В Гавани. На Наличной. Бедненькая была квартирка. Покойный адмирал всю свою большую получку на праздник Победы тратил. А после того как, принимая морской парад, с адмиральского трапа в Неву упал, вообще жил на одну военную пенсию. Тоже, конечно, немалую. Но для вечного победителя явно недостаточную.

Так вот… Заставила меня мама всю мою биографию рассказать. Я и поведал ей «легенду» разведчика. Про отца — погибшего летчика. И маму — скромного бухгалтера в жэке. Очень внимательно меня адмиральша выслушала и спросила: «А ты знаешь, мальчик, что такое мужчина?» Я напряг свои девятнадцатилетние, отягощенные морским приборостроением мозги и понес что-то про мужество и отвагу. Адмиральша опять меня выслушала внимательно. И говорит: «Ваш ответ я оцениваю в два балла. Но я вас не виню. Просто вы по возрасту не готовы к более зрелому ответу».

И объяснила мне, что слово «мужчина» состоит из двух корней: «муж» и «чин». И второй корень в нем самый главный. Что человек только тогда может считать себя мужчиной, когда имеет чин, позволяющий ему выполнять обязанности мужа. Просто, доходчиво и образно. Самое интересное, что я с ней во всем согласился. Я объяснил, что мы со Светой и не собираемся вступать тут же в законный брак. У нас такая любовь, что преодолеет любое время. Я нос расшибу, но стану классным специалистом, гордостью советской науки в области морского приборостроения.

Адмиральша меня опять выслушала очень внимательно и сказала совсем как Ленин: «Вот и учись, учись и учись! А про Светлану забудь, пока не станешь мужчиной…»

И я пошел учиться.

А она и со Светкой поговорила. Доходчиво объяснила ей простейшую истину, что есть любовь, а есть жизнь — две абсолютно разные вещи. Любовь и жизнь! Эти вещи путать ни в коем случае нельзя. Ну, к примеру, как секс и любовь… Тоже вещи абсолютно разные. Секс без любви еще вкусней. Потому что запретного плода больше! И мама объяснила Свете, что любовей этих у Светланы в жизни еще будет уйма. А жизнь, извините, одна. И настоящая женщина должна прежде всего о жизни думать. Ради будущего. Ради своих детей.

В математике и физике Светка не секла ни грамма. А эта вульгарная социология запала ей в душу. Очень она томилась в обшарпанной, бедной адмиральской квартирке. А год был уже семьдесят второй. Расцвет застоя. И застаивались люди по-крупному. Конечно, не сравнить с нынешними. Но все-таки… Египетские белые спальни, румынские лакированные гостиные, кирпичные трехэтажные дачи, средиземноморские круизы… А что ожидало меня? Твердая зарплата в секретном НИИ и подписка о невыезде. Все! Но расстались мы со Светкой не сразу. Адмиральша была умной женщиной. На праздники, кажется на седьмое ноября, она уехала к адмиральским сослуживцам. А Светка пригласила меня в гости к себе. На Наличную. Я был вне себя от счастья. Я-то не знал, что это наш последний вечер, и она пригласила меня, чтобы попрощаться со своей любовью. А я-то этого не знал!

Это был божественный вечер… И ночь… Она сама попросила меня остаться на ночь… Оказывается, ей мама разрешила… В первый и последний раз со мной… Добрая была мама. Вот тогда я взлетел… Я парил в астрале, в межзвездном пространстве, и видел с высоты два барахтающихся на широкой адмиральской кровати молодых потных тела… Между собой мы назвали эту ночь «тайное венчание»… Романтики, блин…

Утром мы гуляли с ней по заснеженному Васильевскому. Рано выпал тогда снег. Бродили по всем трем мирам, и я чувствовал себя бессмертным. На следующий день она не подошла к телефону. А еще через некоторое время состоялось комсомольское собрание института. Проводил его молчаливый Николай Николаевич Паршин, парторг факультета. В тот раз он не молчал. Он говорил. Речь его продолжалась целый час. Я понял, как я его недооценивал.