Алексей Яковлев - «Прощание славянки»

Я занимаю в его фирме пост советника по культуре. Совсем не потому, что закончил исторический факультет нашего университета, а скорее всего потому, что употребляю при разговоре ненужные и вредные слова— паразиты. Как-то: «извините, пожалуйста, будьте так добры, не откажите в любезности…». И прочую, как выражается шеф, «ботву, байду и лабуду». Но он на меня не обижается. Я веду от лица нашей фирмы, так сказать, разведку боем — предварительный договор о намерениях. И здесь без этих моих слов-паразитов никак не обойтись. Ведь я веду переговоры в основном с моими бывшими однокурсниками, которые тоже оказались гораздо практичней меня. Из всего безмерного океана мировой истории они, поразмыслив хорошенько, выбрали вроде бы тихое болото — «историю КПСС». Но! Знание этой хитрой истории позволило им сначала занять в реальности довольно солидные места. А потом неожиданно оказалось, что они занимались и не историей вовсе, а стратегическим расчетом нашего недалекого будущего! Сейчас они в первых рядах его строителей. А я на правах «культурного советника» веду с ними предварительные переговоры, чтобы через несколько дней мой шеф уже без «ботвы, байды и лабуды» расставил все точки над «i» и подписал нужные документы. Правда, потом со мной некоторые из них перестают здороваться при встрече, но шеф меня ценит и я имею от сделок свой определенный процент. Если честно сказать, то, что они перестают со мной здороваться, меня не очень волнует. Моя совесть чиста. Потому что я совершенно не знаю, чем занимается наша фирма. Шеф меня ставить об этом в известность не считает нужным, а я, пользуясь правами «культурного советника», и не стремлюсь влезать в эти непонятные мне грубые дела.

Так я и жил эти последние пять лет, уйдя из аспирантуры по совету одного знакомого моей жены. Он и рекомендовал меня на эту работу. А потом пропал из поля моего зрения вместе с мой женой. Я даже это как-то и не очень заметил. Потому что работал на совесть. Что называется, от зари до зари. Без отпусков. Ведь мои «разведки боем» велись, естественно, не в кабинетах. В условиях, приближенных к боевым, так сказать: на охоте, на рыбалке, на модном курорте, в дорогой сауне… Конечно, за счет шефа…

Я бы и дальше вкалывал без отпуска. Но сегодня вечером ко мне в кабинет входит шеф (что случается крайне редко, обычно меня вызывает к нему секретарша). Шеф садится в кресло напротив меня и говорит:

— Не пора ли тебе отдохнуть, Пимен?

Он меня зовет «Пимен», потому что моя фамилия Пименов. А еще он зовет меня так, потому что любит со мной поговорить. Любит, когда я рассказываю ему о героической истории нашей великой страны. И я люблю ему рассказывать. Мне просто некуда деть все накопленные мной знания. Никто, кроме моего шефа, не интересуется теперь нашей героической историей.

Но сегодня он пришел не слушать. Он пришел говорить сам.

— Ты знаешь, Пимен, какой сегодня день?

Шеф очень не любит, когда я чего-то не знаю.

— Сегодня первое июня, — бодро говорю я, — последний срок погашения кредита в «Альфабанке».

— Ты не прав, Пимен, — нахмурился шеф. — Первое июня — это Международный день зашиты детей!

— От кого их защищать? — не понял я.

— От всех, кто детьми уже не является. От родителей, от начальников, от ментов и прочей лабуды. Сегодня я решил защитить тебя от себя. Я отпускаю тебя в отпуск, Пимен. Ты честно пять лет работал на наше общее дело. Отдохни хорошенько, Пимен. Месяца тебе хватит?

Я представил себе свою неуклюжую однокомнатную квартиру на Мойке, выгороженную из нашей четырехкомнатной при разводе с женой, и загрустил. При разводе я согласился на все, кроме перемены места жительства. От родной, с детства знакомой Мойки я никуда уезжать не хотел. И практичная жена быстро отделила мне самую узкую комнату с отдельным выходом на черную лестницу, а отремонтированные три комнаты с парадного входа продала за зеленые деньги какому-то иностранцу и исчезла из моего поля зрения вместе со своим знакомым.

Мойку я, конечно, обожаю. Люблю усталый возвращаться в свою неуклюжую однокомнатную квартирку. Люблю летними ночами сидеть у открытого окна на подоконнике и глядеть на сверкающие под луной бестелесные, прозрачные кресты Спаса-на-Крови, на единственную из других его Золотую луковицу, которая кажется мне материализованным в золотую каплю временем… Люблю глядеть на неуютный, так и оставшийся в камне сухим чертежом, желтый дом напротив. В нем меньше полугода прожил Пушкин. Здесь на Мойке и умер. Сюда по пешеходной «пушкинской тропе» и ночью тянутся благоговейные ручейки туристов. А я вспоминаю, как из этого кукольного дома морозным днем Пушкин, выгонял с гортанными криками на всю Мойку «старичка» Геккерна, приехавшего к нему с какими-то письмами… Люблю я свою Мойку… Но только не в июне. В июне всю ночь ревут на реке прогулочные катера и волшебная акварельная набережная оглашается весь месяц пьяными песнями всевозможных выпускников: от одичавших от взрослости школьников до прощающихся с курсантской вольницей юных лейтенантов всех родов войск… Вот этого я выдержать не могу. Потому что ночами я вдохновенно работаю. Не на фирму, конечно. Я вдохновенно работаю на будущее. Потому что сегодня моя сенсационная работа по истории России практически никому не нужна. Шеф меня опередил. Именно сегодня я хотел попросить у него разрешения оставаться работать ночами в офисе. Подальше от безумной июньской Мойки.

Читать дальше