Майкл Грубер - Ночь Ягуара

Она решила записаться на компьютерную томографию, пусть проверят, нет ли опухоли в мозгу. Ну а пока в качестве временной меры взяла флакончик с таблетками валиума, по пять миллиграммов в каждой.

Паз встал, надел толстовку и джинсы. Он решил приготовить завтрак для Амелии и отвезти ее в школу, а потом, вернувшись, принять душ, выкурить сигару и выпить еще кофе, словно это обычный день. На самом деле, когда он закончил эти рутинные дела, день и в самом деле превратится в обычный: этому снова помогла его невероятная способность отстраняться от нежелательных мыслей. Умей фармацевтические компании производить средства, дающие такую способность, валиум и ему подобные медикаменты были бы изгнаны с рынка.

Другое дело, что было ясно — тема всплывет снова, не сегодня, так завтра, не завтра, так на следующей неделе. Паз украдкой наблюдал за женой, высматривая признаки ментального расстройства. Они имелись в изобилии, но за годы совместной жизни Паз усвоил, что комментировать состояние жены, если жена психиатр, — дело в высшей степени неблагодарное. Впрочем, поскольку служба детективом в убойном отделе развивала терпение на уровне многострадального Иова, ему его было не занимать. Он терпеливо ждал, как будет развиваться ситуация, стараясь при этом уделять как можно больше внимания дочери.

Спустя неделю и один день после убийства Йойо Кальдерона, после пышных похорон (на которых Паз не присутствовал) и после того, как убийство исчезло с первых страниц газет, уступив место более недавним, хотя и менее резонансным, Паз находился на работе. Заканчивалось суматошное время ланча, и он, отчищая проволочной щеткой гриль, размышлял о том, как провести в этом году отпуск. Хорошо бы взять жену и ребенка и на лодке отправиться по Внутреннему протоку к островам Ки, остановиться в какой-нибудь уютной гавани, чтобы солнышко выпарило дерьмо из всех троих. Он обдумывал, когда лучше всего взять этот отпуск. С одной стороны, было бы неплохо до рождественских школьных каникул, но тогда его мать осталась бы одна на Рождество; нет, этого нельзя делать. Значит, после Рождества. Согласится ли на это Лола?

Его подергали за фартук, и он, резко развернувшись, едва не выругался. Может быть, Паз еще не дошел до такого состояния, как его жена, однако нервы явно шалили и у него.

— В чем дело? — буркнул он более грубо, чем хотел, и увидел, что девочка моргнула и отпрянула.

Он опустился на колени и крепко обнял ее.

— Прости, детка, я тут задумался и не сразу понял, что это ты.

— О чем ты задумался?

— Кое о чем приятном. О том, чтобы с тобой и мамой отправиться на лодке к Islomorada, к островам. О каникулах.

— А можно нам взять Феликса и Луи?

— Я думаю, котам не понравится плыть на лодке. Но мы можем отправить их в гостиницу для домашних животных.

— Таких не бывает.

— Есть. Они смогут заказывать с кухни жареных мышек, а также в номере есть бар, полный кошачьей мяты. Они ее едят и ловят кайф. Им это понравится.

— Хорошо, но там, в зале, леди, которая хочет поговорить с тобой. Она не заказала ничего, кроме cafe con leche, кофе с молоком, и пирожное из гуавы.

Паз сразу вспомнил о Бет Моргенсен. Что, если эта женщина станет агрессивной и начнет охотиться на него? Только этого не хватало.

— Какая она с виду?

— У нее светлые волосы. По-моему, я раньше ее не видела. Десятый столик.

Паз помыл руки и лицо и снял грязный фартук. Как всегда, выходя в обеденный зал после смены, он задержался на минуту, чтобы привыкнуть к переходу из зоны контролируемого хаоса и жары к зоне спокойствия, роскоши и прохлады. Женщину, сидевшую за десятым столиком, он не узнал, но она казалась ему смутно знакомой: было что-то этакое в ее глазах и форме челюсти. Бывшая пассия? Ну нет, склерозом он еще не обзавелся и своих подружек помнит. Кто-то из полиции? Возможно. Он наблюдал за ней из-за ширмы, отделявшей служебный коридор от зала.

Она действительно была блондинкой: светлые волосы, хорошая стрижка, бледная, лавандового цвета блузка. Паз знал толк в одежде и сразу понял, что ее блузка не массового производства и куплена не на распродаже.

Итак, состоятельная женщина, лет около тридцати или чуть за тридцать, гладкая загорелая кожа, не хорошенькая. Черты ее лица были тяжеловаты, нос слишком велик и слишком широк — короче, лицо у нее скорее мужское, делающее ее похожей на своего папашу. Только глаза хороши — светло-карие, чуть раскосые, с густыми ресницами.

И она была кубинка. Паз не мог сказать точно, что в ее облике говорило об этом, но он был уверен. Нервная кубинская женщина: пока он за ней наблюдал, она беспокойно ерзала на стуле. То ли высматривала кого-то, то ли считала, будто кто-то смотрит на нее, хотя ресторан опустел и людей в непосредственной близости от нее не было. Ее длинные загорелые пальцы выстукивали по столу неровный ритм, который высекал разноцветные искры из кольца и браслета.