Майкл Грубер - Ночь Ягуара

— Да, тиоретически, — сказал Цвик с немецким акцентом, — ти-орети-чески так оно и есть, но беда в том, что, даже вечно наблюдая за столкновением элементарных частиц или глядя в телескопы за процессами, происходящими на расстоянии в миллиард световых лет, можно, конечно, прийти к определенным выводам, но они никогда не получат экспериментального подтверждения. Вот теория относительности или квантовая механика — это совсем другое дело. Они нашли подтверждение в тысячах долбаных экспериментов.

Его понесло, и он излил на компанию краткий курс основ квантовой электродинамики и общей теории относительности, используя креветки и кухонную утварь в качестве частиц (или волн) и салфетки, чтобы моделировать пространства Кала-би — Йау, в которых мнимые семь дополнительных измерений пространства-времени были свернуты в бесконечно малых пределах длины Планка. Он был великолепным лектором, живо и увлеченно излагавшим самые немыслимые заумные теории. Похоже, даже Амелия некоторое время слушала его и лишь потом отвлеклась на игру с кошкой.

— Ага, звучит здорово, только смысла в этом, похоже, никакого, и никто не может соотнести эту бредятину с нашим, данным в ощущениях, миром, — встряла Моргенсен. — Мгновенное воздействие на расстоянии, растягивающееся время, квантовые кошки, которые живы и мертвы одновременно, — лично мне кажется, что вы, ребята, все это просто понапридумывали.

— Это потому, что ты примитивное существо, а не ученый, — заявил Цвик. — Очаровательное, конечно, но примитивное.

— Прошу прощения, почему это я не ученый? Я тоже занимаюсь наукой.

— Лженаукой, вот чем ты занимаешься. Твоя социология — это лженаука, которая использует статистическую методологию, чтобы замаскировать набор ложных постулатов. Она сродни френологии. И не имеет значения, настолько вы точны с вашими долбаными замерами и опросами — поскольку в их основе лежит мура, то и на выходе получается то же самое. Наука — это физика: теория, анализ, эксперимент. Все остальное — дерьмо собачье.

— От такого слышу — парировала Бет.

— Но если рассмотреть все это в ином ракурсе, — покладисто сказал Цвик, — мы начинаем понимать, что социология действительно царица наук, глубокая, просвещающая, и при близком рассмотрении существенно отличается по виду от собачьего дерьма…

— Из твоих слов можно сделать вывод, что связующая физическая теория — тоже собачье дерьмо, — зудела Лола.

— Нет, — возразил Цвик, — она имеет внешние очертания настоящей подлинной науки, с математической точки зрения она предсказывает то, что нам уже достоверно известно, но на самом деле маловероятно, чтобы она была чем-то, кроме, ну, не знаю, теологии, что ли. Теология тоже имеет формальные признаки науки. Вот и эта теория при всех ее достоинствах стала совершенно средневековой: нет никакой надежды на ее опытное подтверждение, потому что для постановки такого эксперимента не хватит всей энергии во Вселенной. Да, конечно, хотелось бы добраться до нитей или измерений, замкнутых в длину Планка, постичь суть космоса, да только это все равно что искать черную кошку в темной комнате. Даже если она там есть. Что мы обнаруживаем — темное вещество? Темную энергию? Да сколько угодно, но ничего больше.

Другое дело — биология, особенно нейробиология — она находится на том этапе развития, который переживала физика сто лет назад. Мы получаем огромный объем настоящей научной информации, точно так же, как в свое время и в своей области такие ребята, как Резерфорд и все прочие. Теперь мы можем заглянуть внутрь мозга, фактически наблюдать за тем, как осуществляется процесс мышления, точно так же, как они смогли заглянуть внутрь атома. Существует технология создания образов с помощью магнитного резонанса и циклотрона — это механизмы одного и того же порядка важности. Плюс теперь у нас есть геномы, а это значит, что мы можем выявить генетические переключатели, детерминирующие процесс познания, проследить, как формируются поведенческие реакции вплоть до молекулярного уровня. Таким образом, психологию можно выбросить за окошко. Я хочу сказать, что объективно она всегда была мурой, но теперь мы точно знаем, что это мура, ибо нет никакого такого «психо», к которому могла бы прилагаться эта «логия».

Все это время Паз помалкивал, впитывая это вместе с изрядной дозой «Бакарди» на фоне навязчивых мыслей о Бет Моргенсен. Более чем за восемь лет он не подумал о ней и трех минут, не вспоминал о ней вообще за более чем восемь лет, но, похоже, сейчас она основательно оккупировала участок его мозга. Вспомнилось, какова она в постели, как не похожа на его жену, какими легкими, в отличие от непрекращающихся военных действий на семейном фронте, были их отношения. Конечно, он знал, что как раз легковесность таких и множества подобных им отношений и подтолкнула его к браку, но все же…