Грег Айлс - Кровная связь

Она подозрительно прищуривается. Я могу только догадываться, что сделали с этой девушкой люди, которые обещали помочь ей.

– Но чтобы я сумела помочь вам, вы должны рассказать мне правду.

– Какую правду?

– Правду о том, как все начиналось. Я знаю, что шесть мужчин понесли наказание за то, что совершили когда-то. Но я должна знать, как все началось.

Лицо Энджи ничего не выражает – оно непроницаемо, как у манекена.

– Вы когда-нибудь встречались с женщиной по имени Энн Хильгард?

Впервые я замечаю в ее глазах страх. Почему упоминание имени моей тети должно вызывать страх у этой девочки?

– Энджи, если вы откажетесь разговаривать со мной сегодня вечером, Шон намерен сообщить оперативной группе те выводы, к которым я пришла в отношении этих убийств. О том, как вы в них замешаны. И после этого я уже ничем не смогу помочь вам.

Страх дает о себе знать, он прорывается наружу.

– О чем вы говорите? К каким выводам вы пришли? Что вы сумели вычислить?

Ага, начинается…

– Мне известно, что вы берете слюну у младенцев в Центре дневного ухода за детьми, где вы работаете, и смазываете ею следы укусов на телах мертвых мужчин.

У девушки испуганно расширяются глаза, а нижняя губа дрожит, как у насмерть перепуганного пятилетнего ребенка.

– Мне нужно знать, занимались вы этим в одиночку или кто-то помогает вам? Помогал ли вам доктор Малик? Я знаю, что ему было известно об убийствах. Он сам сказал мне об этом. Он собирался рассказать о них в своем фильме, верно?

Теперь у Энджи дрожат и руки, а левая нога так вообще подпрыгивает вверх-вниз. Она похожа на машину, которая вполне надежно служила двадцать два года, но сейчас идет вразнос. Шон был прав: Энджи Питре не могла совершить эти убийства в одиночку.

– Вы записывали убийства на пленку для доктора Малика, Энджи?

Она вскакивает настолько неожиданно, что я откидываюсь на спинку диванчика.

– Это нечестно! – кричит она, замахиваясь на меня мускулистой рукой. – Вы не должны так разговаривать со мной! У вас нет никаких доказательств!

Шон влетает в гостиную с пистолетом в руке.

– Что случилось?

– Ничего.

Я делаю ему знак убрать оружие.

Он не подчиняется.

– Вы набрали полную ванну горячей воды, – обращается он к Энджи. – Зачем?

– Я собиралась помыться.

Он показывает на сигарету, тлеющую в пепельнице у ножки кресла.

– А мне почему-то кажется, что вы смотрели телевизор.

– Я хотела купить себе серьги.

Он несколько мгновений внимательно изучает ее, потом прячет пистолет в кобуру и опускается в раскладное кресло «Лэй-зи бой».

– Что я пропустил? – любопытствует он, поглядывая в сторону коридора.

– Энджи собиралась рассказать мне, кто помогает ей наказывать этих мужчин.

– Что будет со мной, если я расскажу вам все? – спрашивает она у Шона.

Он бросает на меня многозначительный взгляд, расшифровать который не составляет труда: «Пора зачитать этой девушке ее права и посадить ее перед видеокамерой».

– Это зависит от того, что вы нам расскажете, – отвечает он.

– Энджи, – мягко говорю я, – я знаю, вам трудно доверять людям. Это нелегко и для меня. Это одна из проблем, с которыми сталкиваются женщины вроде нас. Но сейчас вы должны внимательно выслушать меня. Потому что я не хочу, чтобы вы попали в тюрьму. Вы меня понимаете? Я единственный друг, который у вас когда-либо был.

Ее взгляд не утрачивает настороженности и бдительности, но теперь к нему примешивается замешательство. Она явно колеблется.

– Сделайте глубокий вдох, Энджи. Сделайте глубокий вдох и облегчите душу.

Энджи Питре медленно опускается на софу.

– Чья это была идея? – спрашиваю я. – Кто первым сказал: «Мы не можем просто сидеть сложа руки и скулить по этому поводу. Мы должны сделать что-нибудь»?

Глаза ее перебегают с одного предмета на другой, как у законченного наркомана. Потом она говорит:

– Понимаете, сейчас трудно сказать, кто был первым. Потому что все начиналось не совсем так.

Сердце болезненно стучит у меня в груди. Я сдерживаю себя, чтобы не посмотреть на Шона.

– Это был доктор Малик?

Она сутулится и обнимает себя за плечи, подобно расстроенному и мрачному ребенку.

– Вроде того. Я имею в виду, что он всегда рассуждал о том, что мужчины, которые так поступают, никогда не останавливаются. Понимаете? Что на них не действуют никакие методы лечения, кроме кастрации. Он говорил, что помешать им и дальше делать это может только смерть или пожизненное заключение.