Кристофер Ишервуд - Рамакришна И Его Ученики

Хазра изъяснялся исключительно языком высокой философии и возвышеннейших чувств. Он повторял имена Бога с четками в руках – обязательно у всех на виду. К Рамакришне он относился с почтением настолько преувеличенным, что трудно было поверить в его подлинность. Однажды, когда он склонился, чтобы взять прах от ног Рамакришны, тот отпрянул от прикосновения, инстинктивно избегая физического контакта с неискренностью и неправдивостью.

Нарена же забавлял острый и злой язычок Хазры, а Хазра выслушивал все, что говорил Нарен, с лестным для того почтением. Как-то раз Нарен говорил с Хазрой о ведантиче-ском недуализме и о своем недоверии к нему.

– Ну можно ли представить себе, – говорил Нарен, – что этот горшок с водой есть Бог, и чашка есть Бог, и все, что мы видим вокруг, тоже есть Бог?

Нарен пренебрежительно посмеялся над этой мыслью, Хазра со свойственным подобострастием подхватил его смех. В эту минуту к ним подошел Рамакришна и с нежностью спросил Нарена:

– Вы о чем тут беседовали?

И, не дожидаясь ответа, дотронулся до Нарена, а сам погрузился в самадхи.

А дальше вспоминает Нарен:

– От чудодейственного прикосновения Учителя мой ум полностью преобразился. Я был потрясен осознанием того, что на самом деле во всей вселенной нет ничего, кроме Бога. Я сидел в молчании, не зная, сколько продлится это удивительное состояние моего ума. Оно длилось весь день. Я вернулся домой, но там продолжалось то же самое – все, что я видел, было Богом. Я принялся за еду и видел, что все – тарелка, еда, мать, которая подавала еду, я сам – все было Богом, и одним только Богом. Мать с тревогой спросила меня:

– Ты что так притих? И почему ничего не ешь?

Ее вопрос вернул меня к обыденному сознанию, и я продолжил ужин. Однако с тех пор это чувство уже не оставляло меня, что бы я ни делал – ел или пил, просто сидел, лежал, был в колледже или прогуливался по улице. Я не могу описать, что это было – нечто вроде опьянения. Если я переходил через дорогу и видел приближающийся экипаж, у меня не возникало нормальной потребности прибавить шагу, чтобы не попасть под колеса. Я себе говорил: «Этот экипаж есть я сам, нет разницы между экипажем и мной».

Пока длилось это состояние, я не чувствовал ни своих рук, ни ног. Я ел, но не чувствовал насыщения – будто кто-то другой ел за меня. Иногда во время еды я ложился на несколько минут, потом вставал и опять принимался есть; когда это случалось, я съедал намного больше обычного, но без всяких последствий. Мать страшно переполошилась, ей казалось, что у меня какая-то ужасная болезнь, и она говорила: ох, боюсь, не жилец он!

Когда же первая острота впечатлений от этого опьянения несколько притупилась, я начал видеть мир, будто во сне. Выходя прогуляться по Корнуоллис-сквер, я стукался головой о железную загородку, чтобы проверить, настоящие это перила или они мне приснились. Бесчувственность рук и ног меня пугала – я все боялся, что это начало паралича. Когда же наконец все прошло и я вернулся к нормальным ощущениям, я не сомневался, что мне открывался недуалистический мир. Теперь я знал, что все написанное в священных книгах об этом есть чистая правда.

Внезапно в один прекрасный день Рамакришна резко изменил свое отношение к Нарену – больше не стало смиренной радости, которую он выказывал в его присутствии, не стало слез, которые он проливал в отсутствие Нарена. Когда Нарен явился утром, Рамакришна посмотрел на него, не выразил никакого удовольствия, не заговорил с ним, не стал заботливо справляться о его здоровье и делах. Нарен предположил, что Рамакришна не хочет разговаривать оттого, что находится в возвышенном духовном состоянии. Он немного подождал, потом вышел на воздух, поболтал с Хазрой. Услышав голос Рамакришны, донесшийся из комнаты, его разговор с каким-то посетителем, Нарен вернулся, но Рамакришна не обратил на него внимания. Он лежал на постели, отвернув лицо. Наконец, уже вечером, Нарен почтительно простерся перед Рамакришной и уехал домой.

Не прошло и недели, как Нарен снова приехал в Дакши-нешвар, но Рамакришна принял его все с тем же явным безразличием. Тем не менее Нарен продолжал приезжать. Рамакришна его игнорировал, поэтому он проводил время в разговорах с Хазрой или с другими учениками. Рамакришна же посылал в Калькутту то одного ученика, то другого с поручением узнавать и рассказывать ему о том, как живет и чем занимается Нарен. Нарен не мог этого знать, но не выказывал ни малейшего неудовольствия по поводу явного невнимания Рамакришны.