Меган Эбботт - Как ты смеешь

Она плачет, но я одна это замечаю. Потому что кроме меня никто не видел, как плачет Бет. Ее лицо – как самая прекрасная в мире вещь, расколовшаяся надвое. Алмаз, покрывшийся паутиной трещин.

– Тренер! – вскрикивает Тейси. – Она пришла!

Я поворачиваю голову и отказываюсь верить своим глазам. Но она действительно здесь. В мягкой кофте с капюшоном и конопляных брюках для йоги, с волосами, собранными в тугой пучок.

Тренер.

Мой тренер.

Кажется, она что-то говорит, а может, нет. Но мы все знаем и без нее: мы делаем наши фляки синхронно, симметрично, не нарушая строй. Потом свистит свисток, на поле выскакивают парни, а мы бежим к ней.

Мы все бежим к ней.

Я смотрю на Бет, на ее расколотое лицо и ничем не могу ей помочь.

Я ничего не могу поделать.

Все закручивается перед глазами, вокруг топот и хаос, как всегда на матче, но тренер здесь, она ласково гладит нас по волосам, дергает Минди за косички, хоть тренеру подобное и не пристало. И когда раздается гудок, и объявляют перерыв между таймами, я понимаю, что потеряла Бет из виду.

В раздевалке свежо. Тренер открыла окна длинной железной палкой.

Мы все близки к тому, чтобы опуститься на колени, как те футболисты с Юга, что перед матчем всегда читают молитву.

Мысленно мы все склоняемся перед ней.

Тренер, вы нас не бросили!

– Я рада, что я сейчас с вами, – говорит она очень тихо, но, даже несмотря на гул и крики, доносящиеся из зала, мы слышим каждое слово. – Мне так повезло, что я здесь. И я имею в виду вас всех, до единой. Мои бесстрашные женщины.

У меня сжимается горло. Ах, тренер!

Кто-то берет меня под руку. Это Рири, ее кудряшки дрожат, рядом с ней Эмили: стоит, облокотившись о шкафчик, нога все еще закована в пластиковый сапог. Мы стоим, повернув головы, окружили ее кольцом, и каждая ловит взгляд ее ясных глаз, смотрит в ее чистое лицо, слушает ее чистый голос.

Как может то, над чем мы смеемся там, за пределами спортивного зала, все то, что вызывает у нас презрительные взгляды, все, что мы считаем ерундой, так глубоко трогать нас сейчас? Это все благодаря ей.

– По ряду причин сегодняшний день запомнится нам всем, – произносит она, и ее голос едва заметно дрожит, но мне кажется, что никто, кроме меня, этого не замечает. – Сегодня последний матч сезона. Итог долгих месяцев упорных тренировок. И когда все закончится, я хочу, чтобы вы рассказывали об этом дне с гордостью, задирали рукава и с гордостью показывали свои шрамы и говорили о том, чего достигли сегодня.

Ее слова пробирают меня насквозь, проникают мне в самое сердце.

– Когда закончится матч, – продолжает она, и ее голос набирает силу, – когда вы закончите школу и поступите в колледж или будете заниматься чем-то другим, лет через десять ваши дочери достанут с полки пыльный ежегодник и спросят: мам, какой ты была в школе? И вам не придется смущенно откашливаться, отводить взгляд и мямлить: «О, дорогая, твоя мамочка ходила в клуб французского разговорного и пела в хоре». Вы не скажете: «Твоя мама махала помпонами и вертела задом». Потому что вы будете знать, кем были и кем останетесь навсегда. Команда, запомните этот момент. Пусть он отпечатается в вашем сердце.

Мы нарушаем тишину, наше молитвенное молчание. Мы чувствуем воодушевление, нас переполняют эмоции, мы вздыхаем, нетерпеливо вскрикиваем и все громче кричим «да!». В нас все бурлит, кипит, в нас просыпается осознание собственного величия и возносит до небес.

– Вы посмотрите своим дочерям прямо в глаза и скажете: «Малышка, твоя мама взлетала под потолок. Она могла поднять троих девчонок на своих ладонях и при этом все время улыбалась».

Мы, уже не стесняясь, кричим хором.

– Твоя мама строила пирамиды и взлетала выше облаков. В Саттон-Гроув до сих пор говорят о чудесах, которые творились в зале тем вечером, все еще вспоминают, как нам удалось коснуться небес.

– Хотите сказать такое своим детям? – спрашивает она.

И наши сердца воспаряют в прекрасную высь. Слышится грохот – это девчонки вскакивают на скамейки, орут, не в силах совладать с эмоциями.

Но я стою внизу. Мне просто хочется купаться в лучах этого волшебного мгновения.

– В ваших девичьих телах, – заключает она торжественно, – бьются сердца воинов. И сегодня я хочу, чтобы вы показали мне свои бесстрашные сердца. Вот и все.

Она поворачивается, толкает двери раздевалки и выходит в ярко освещенный коридор.

Но вместо того, чтобы войти в грохочущий зал, где возбуждение уже достигло апогея, она идет к выходу на парковку и исчезает в звездной ночи.