Билл Нэйпир - Икона и крест

Она привела меня в длинную унылую комнату, посреди которой стоял тяжелый стол, а вокруг — штук двадцать стульев. На столе — напитки и бутерброды.

Вокруг собралось человек двадцать — двадцать пять.

Люди говорили вполголоса. В мою сторону начали поглядывать с любопытством.

— Кажется, я вторгаюсь… — начал я.

— Ничего подобного. Ты закончил перевод? — спросила девушка, кивнув на рукопись.

Она машинально жевала губу. Глаза у Дебби были какие-то остекленевшие, и я подумал, что ее могли накачать успокоительным.

Ответить мне не удалось. Маленький крепенький седой человек лет сорока незаметно отделился от остальных и подошел к нам. Его сходство с покойным сэром Тоби поражало: те же пронзительные глазки и опущенные уголки губ. Он поглядел сначала на Дебби, потом на меня. Как и сэр Тоби, он не пытался быть любезным.

— Что вам здесь нужно?

— Моя фамилия Блейк. Я занимаюсь антикварными книгами. Сэр Тоби попросил меня перевести некую рукопись и установить ее цену. Я узнал…

— Неважно. Просто оставьте ее вот здесь.

Он кивнул в сторону стола.

— Перевод еще не закончен. Я хотел обсудить рукопись с сэром Тоби.

— Что ж, теперь это невозможно. Просто оставьте рукопись на столе.

— Извините, но я до сих пор не знаю, с кем говорю.

— Я его брат.

Это было произнесено октавой выше, чтобы указать мне на мою дерзость.

— Если вы беспокоитесь по поводу гонорара, напишите вот по этому адресу.

— Отлично.

«И в следующий раз я воспользуюсь служебным входом, ты, жаба!»

— Что тебе удалось выяснить, Гарри?

Голос Дебби звучал совершенно спокойно, в нем слышалась забота. И откуда в этой надменной семье столь очаровательное дитя? Я открыл было рот, но брат Теббита влез первым:

— Я уверен, что это сейчас совершенно неважно, Дебби. Полагаю, у мистера Блейка много других дел.

— Дядя Роберт, дневник принадлежал папе, а он хотел узнать, что в нем.

— Возможно, мне лучше уйти, Дебби, — предложил я.

— Возможно! — резко сказал дядя Роберт.

Я продолжил, обращаясь к Дебби:

— Дневник вел некий юнга, участвовавший в плавании времен Елизаветы. Он пользовался тайнописью, которую мне удалось расшифровать. Ты должна знать, Дебби, что мне предлагали за него большую сумму — по правде говоря, совершенно несуразную сумму, куда выше его рыночной стоимости.

Дебби широко раскрыла глаза.

— Да ты что? Ни фига себе! Я знаю, что папа страшно разволновался, когда всплыл этот дневник. Он считал, что там есть что-то о нашей семье. Как думаешь, в чем там дело?

— До свидания, мистер Блейк, — многозначительно произнес дядя Роберт.

— Я хочу, чтобы ты копнул поглубже, Гарри. С какой стати люди предлагают за этот дневник большие деньги? Там наверняка есть что-то интересное. Или даже пенное.

— Я же сказал вам, мистер Блейк! До свидания!

Лицо брата сэра Тоби побагровело.

Дебби заговорила тоном, властность которого удивляла — особенно из уст такой молоденькой девушки:

— Гарри, я хочу, чтобы ты оставил дневник у себя! Выясни, что именно так заинтересовало папу и почему эти люди предлагали за рукопись несуразные деньги.

Лицо дяди Роберта исказил гнев.

— Дебби, ты даешь незаполненный чек незнакомому человеку! Разве ты не видишь, что он хочет тебя надуть? Я не собираюсь спокойно за этим наблюдать.

А теперь, — он гневно указал на меня, — убирайтесь!

Вокруг нас постепенно расширялось кольцо тишины — по мере того как окружающие улавливали флюиды.

Дебби вспыхнула:

— Дядя Роберт, вас это не касается! Дневник принадлежит мне — если только папа не сказал что-либо противоположное! И гонорар выплачиваете не вы, а я!

Гарри, ты согласен продолжать? Я сделаю все от меня зависящее, чтобы защитить тебя от…

Я прервал ее:

— С удовольствием, Дебби. Буду держать тебя в курсе.

Инспектор была отменно вежлива. Внимательная, с длинным лицом, она сидела и слушала мой рассказ. Рядом делал пометки сержант. Он смахивал на вождя краснокожих: крепко сбитый, седой, покрытый морщинами и совершенно бесстрастный.

— Какова ценность этой рукописи?

— Дневник представляет огромный интерес для историков, занимающихся той эпохой.

Она терпеливо кивнула. Я не так ее понял.

— Я имела в виду его коммерческую ценность. То есть… Ведь шестнадцатый век — это достаточно давно, не так ли?

— Да. Но эту рукопись нельзя сравнивать, например, с первым изданием Буэнтинга или Теодора де Бри. Или с чем-либо написанным самим Уолтером Рэли. Слыхали вы когда-нибудь о Джеймсе Огилви? Возможно, у вас получится продать его галерее на Нью-Бонд-стрит тысячи за полторы. Частный коллекционер, возможно, заплатит больше.