Афанасий Егоров - Бой - баба

Но не стал бакланить по-пустому кавказец. Предъявки объявлять, на самого «смотрящего наезжать. Лицо горбоносое непроницаемым оставил. Ответил вору ровно, ни жестом не выдав бушующей в груди ярости:

— Ты же знаешь, Камыш, менты на меня насели. Совсем оборзели, собаки. Проходу не дают. Бабок каждому отстегнул — немерено. И все мало. Помоги с волками порешить.

Хмурится недовольно «положенец». Прав, к сожалению, Мурат. Из-за новой войны на Кавказе ментов на горцев спустили. Хватают всех подряд, без разбору. Неважно, лезгин он или чечен. Один хрен виноват. И повод козырный — проверка паспортного режима. Не подкопаешься. А это плохо. Даже очень. По делу сильно бьет.

Развел беспомощно руками авторитет:

— Не могу, брат. Сам знаешь, с самой Москвы указание дадено. Здешние никто отменить не захотят. Погоны пожалеют. Пережди, кипеж сам скоро стихнет.

— Тогда и ты с долей подожди, — налились кровью миндалевидные глаза с поволокой.

Взорваться бы тут вору. Гнев неукротимый выказать, матом сорокасемиэтажным зарвавшегося ару покрыть. Но не тот сегодня Камыш. Расслабился в последние дни. Не хочет сейчас собственную войну затевать.

Сильны кавказцы. Общностью родовой спаяны. Их крошить, половину перестрелять надобно. Первого — Мурата. Правило тут простое — сначала валят главаря.

Прочих перед выбором жестким поставить: или — или. Или в «общак» положенное сдают, или бегут из города куда глаза глядят. Пока последнего не кончили.

Кровавое это занятие — воровские разборки. Денег больших стоит. Опять же бизнесу сплошные убытки. Потому каждый смотрящий обязан до последнего пытаться миром все вопросы порешать.

Хмыкнул вор со значением, терпение проявляя:

— Скольких я твоих из клетки вытащил, Мурат? Че могу — делаю. А ты грубить начинаешь, невозможного требуешь. Смотри, менты по-настоящему еще не злились.

Понял намек с полуслова кавказский наркоделец. Действительно, в случае чего не только урки — мусора с утроенной силой насядут.

Тех только подразни. А у Камыша дури хватит — подложит сам бомбу, после на чечен свалит. Громче всех глотку драть начнет: «Бей черных! Они кругом виноваты! Мурат Басайке лепший кент!»

Что было, то было. Ходил Мурат с Шамилем на Буденновск. Лицо маской прикрыв. Летчиков российских самолично поймал. Расстрелял возле забора. Ни одна сволочь о том не знала. Только — свои. А вот вор проведал как-то. Ухмыляется теперь гадко. Чуть что, сразу за ментов базар со значением заводит. Мол, не дергайся лучше, браток. Пальцы-то — вот они! Возле самого горла!

А после первой войны Шамиль с родней героином занялись. Лабораторию прямо в доме поставили. Кого им бояться? Не Масхадку же! Тот со своей президентской гвардией и близко к владениям братьев подходить боится. Знает прекрасно, со всех наличных стволов их встретят.

А Мурата сам старший Басаев в Россию отправил. Героин самодельный распространять. Джихад у Шамиля такой, с бизнесом перепутанный. Неверных травить, а заодно бабки с них рубить.

Выполнил в точности хозяйскую волю чечен. Не стал с местными ворами ссориться. Мосты наладил, закону мирно подчинился.

Так неблагодарный Камыш буреть внаглую начал. Долю уже в третий раз увеличил. А как от ментов отмазать — его нет! На хрена такой «смотрящий» дался?

Знает Мурат, можно было бы попробовать пахана опрокинуть. На смех его уже поднял. Пустил через своих парашу, вроде как у «положенца» рога выросли. Если его теперь убрать, у многих сомнения возникнут. Мысли задние, расчеты личные. Не всякий, далеко не всякий очертя голову в драку кинется.

Только знает Мурат, не одобрит суровый хозяин самовольства. Шамиль жестокостью знаменит. В первую очередь — среди своих. Железной рукой Басаев правит. За любое неповиновение к стенке ставит. Долго не разбирается — чечен или не чечен. Из родного тейпа или чужого. Если припрет, братьев кровных не пожалеет. Потому и дисциплина в его отрядах крепкая. На крови настоянная. Одно слово — несостоявшийся коммунист. Хоть кандидатом всего лишь побыл, но духу партейного, самого отборного, нахвататься успел.

Вспомнилась тут некстати Мурату последняя встреча с воровским авторитетом. В пустом банкетном зале. Шуршание шелка бодрящее, смех колокольчиком. Глазки веселые, голос задорный. И маленькое черное платье в ночном казино. Когда все только на них глазели. Как взгляд черный от ярости застилало, каждого убить хотелось. Мое! Не трожь! Глазеть так нагло не смей!