Джон Харви - Ты плоть, ты кровь моя

– Сегодня въехал?

– Ага.

– После обеда?

– Ага.

– Хрен от тебя лишнего слова дождешься! – Дживонс закрыл свой плейер, снял с головы наушники. – Но это даже к лучшему, парень, мне подходит. – Сдвинулся вперед, протянув руку.

Доналд встал, чтобы ее пожать, надеясь, что это не окажется каким-нибудь дурацким шлепком ладони по ладони, но нет, нормальное рукопожатие, быстрое, но он ощутил и пальцы Дживонса, и всю его толстую ладонь.

– Рой-ял, – представился Дживонс, нарочно деля свое имя на два слога. – Ройял Дживонс.

– Шейн. Шейн Доналд.

Дживонс кивнул, отступил назад.

– Так, значит, Шейн. Ты уже прослушал лекцию, так? От Гриббенса?

– Ага.

– И он тебя спрашивал, христианин ли ты, верно?

– Ага.

Дживонс засмеялся и покачал головой:

– Я ему сказал, что вырос в семье баптистов. Баптистов-пятидесятников. А он и спрашивает: у них, когда крестят, полностью в воду погружают или нет, – а я и говорю: ага, прям как в бассейне, во как! Южный Лондон. Что истинная правда. Я уж думал, он щас меня схватит за руки и велит, мол, давай, становись на колени и молись, понимаешь? Ха! Какой-то урод траханый; он, правда, по крайней мере вроде играет честно, а это уже кое-что, не сравнить с некоторыми другими… И еще – на некоторые вещи он смотрит сквозь пальцы. Если, скажем, придешь слишком поздно, да? Или еще чего-нибудь… Он просто закатит тебе очередную лекцию, а ты стой и слушай, а потом скажи «извините», когда он закончит. Понимаешь, ему такое нравится. Это дерьмовое «извините». – Дживонс снова засмеялся. – Выдай ему полное раскаяние, только чтоб звучало как настоящее, и он готов, спекся. Поверит как миленький, понял?

Он ткнул Доналда кулаком в плечо, шутливо, чтоб никаких обид, несильно, даже синяка не осталось.

– Мы с тобой тут отлично поладим, парень. Если, конечно, ты не слишком громко храпишь и не очень шумишь, когда поздно возвращаешься.

Роб Лоук здорово располнел, даже слишком здорово, средняя пуговица на его синем пиджаке застегивалась с трудом и все время грозила оторваться. Он сидел за своим столом, в светло-голубой рубашке с полосатым галстуком и со страдальческим выражением человека, у которого вся жизнь сосредоточена вокруг кучи незакрытых дел.

– Вы понимаете, что то, о чем вы просите, – нарушение правил?

Элдер чуть переступил с ноги на ногу, почти незаметно.

– Ни хрена из этого не выйдет.

– Тогда зачем меня сюда пригласили?

Снаружи доносился шум уличного движения.

– Дон Гайзли – мой приятель. Хороший был начальник. Он всегда считал, что вы стоящий парень. Что до меня, то, думаю, вы все равно что кусок дерьма, прилипший к ботинку.

Элдер кивнул, не произнеся ни слова. Когда зазвонил телефон, Лоук схватил трубку еще до второго звонка. Разговаривал он резко, потом вскочил:

– Тут кое-что стряслось, мне надо заняться… Можете пока подождать здесь.

Элдер постоял несколько секунд после того, как закрылась дверь, потом обошел стол. Папка с делом Сьюзен Блэклок стояла на полке, точнее, это были три папки, и каждая набита битком. Где-то в области желудка у Элдера все сжалось и напряглось, когда он начал перелистывать дело, пропуская то, что представлялось второстепенным, и выискивая основные детали.

Длинное заявление, полученное от Тревора Блэклока, расшифровка серии его допросов – полицейские пытались определить, не было ли напряженности в его отношениях со Сьюзен, отношениях отца, то ли слишком далекого от своей взрослой дочери, то ли, наоборот, слишком близкого. Тревор Блэклок иной раз отвечал зло, иной раз уклончиво, и было ясно, что некоторое время его рассматривали в качестве подозреваемого. И все же Элдеру казалось, что чувства, которые Блэклок испытывал по отношению к Сьюзен, были того же рода, что и у большинства отцов к их дочерям-подросткам: замешательство, раздражение, любовь. А его алиби – после того как они разделались с ленчем, он помог жене управиться по хозяйству в их автофургоне и смотался на машине в Уитби, чтобы поменять почти совершенно лысую шину перед их возвращением домой, – было проверено и перепроверено и теперь представлялось, насколько это вообще возможно, неопровержимым.

Элдер посмотрел на часы. Ладони у него вспотели, на лбу тоже выступил пот. В коридоре раздались шаги, потом замерли за дверью.

Женщина, продавщица одного из магазинчиков в парке развлечений, сообщила на допросе, что Сьюзен в тот день показалась ей очень озабоченной, даже нервной. Чем-то встревоженной.