Хэрри Грей - Однажды в Америке

— Нет, они были больше чем братья. Макс, Простак и Косой — мертвые, мертвые, мертвые лежали там. Я любил их, я любил их. Они были больше, чем братья. И я их убил. Боже, я их — убил.

Сквозь застилающие глаза слезы я прочитал статью. Две машины, набитые правительственными агентами, попытались перехватить транспорт со спиртным. Сопровождавшая груз охрана оказала сопротивление и открыла огонь. В результате перестрелки были убиты трое бандитов и один правительственный агент. Еще четверо агентов находились в критическом состоянии. Вконец обессилевший, я сидел на полу и оплакивал самого себя. Это была моя вина. Я убил их. В конце концов мне удалось взять себя в руки. Новая мысль пришла мне в голову. Словно одержимый, я выскочил из комнаты и поймал такси.

— На Деланси-стрит!

Меня гнала вперед мысль, что все деньги, лежащие в чемоданах, стали теперь моими. Все они мои, почти миллион долларов наличными. Внизу живота у меня нестерпимо горело, в голове бешено грохотал барабанный бой. В мозгу вертелось: «Я должен забрать их немедленно, раньше, чем кто-либо. Они были моими братьями. Деньги принадлежат мне». От нетерпения я выпрыгнул из такси, не доехав целый квартал, и торопливо помчался по наполненной людьми Деланси-стрит, расшвыривая по сторонам испуганных пешеходов. Словно буйнопомешанный, я вломился в салун Толстого Мои и бросился к задней комнате, отпихивая встревоженно устремившихся ко мне официантов. Комната была пуста! Чемоданы исчезли. Да, теперь я вспомнил. Макс отправил их на хранение. Я дико закричал, зовя Мои. Когда он вошел в комнату, его лицо выражало страх и глубокую скорбь. Я схватил его за горло и, бешено тряся его, заорал ему прямо в лицо:

— Где они? Куда они подевались?

Он не понял меня и ответил:

— Они мертвы, они все мертвы.

Он начал всхлипывать. Слезы заструились по его лицу. Я прижал его спиной к стене и, поднеся к его горлу нож, бешено заорал:

— Не они, ты, жирный ублюдок, я спрашиваю про чемоданы! Про четыре чемодана. Куда они делись?

— Чемоданы? — тупо переспросил он.

— Да, ублюдок, чемоданы!

— За ними приходили посыльные! — испуганно выкрикнул он.

— Макс вчера их отдал каким-то посыльным. Я ведь давал тебе записку от Макса, где он про это писал. Разве ты не помнишь?

Да, теперь я вспомнил. Как я мог про это забыть?

— Что за посыльные? — спросил я. — Ты знаешь, откуда они?

— Честное слово, не знаю. Башка, но мы их найдем. Успокойся, Башка, возьми себя в руки, — взмолился он.

— Да, я их найду, — пробормотал я и, выпустив Мои, упал в кресло. Это было большое кресло Макса. Когда я понял, где сижу, я начал смеяться и истерично выкрикивать: — Кресло Макса, кресло барона!

Я смеялся и повторял это снова и снова до тех пор, пока к горлу не подступила тошнота.

Я начал биться головой о стол. Мои подошел ко мне и обтер мое лицо мокрым полотенцем. Слезы стекали по его пухлым щекам.

— Успокойся, Башка, успокойся. Ты можешь сойти с ума.

Я начал плакать. Я обнял Мои и уронил голову ему на плечо. Мы стояли и рыдали, положив головы на плечи друг друга, оплакивая Макса, Простака и Косого — наших безвременно ушедших братьев. Я чувствовал себя ужасно одиноким, потерявшимся. Мы плакали и плакали.

Не скрывая слез, я вышел в зал, попросил всех посетителей разойтись по домам и закрыл за ними дверь. Мы с Мои взяли по бутылке, сняли ботинки и сели на пол.

— Мои, — сказал я, — ты и я, мы будем сидеть и скорбеть по моей матери, по Максу, Простаку, и Косому. Мы всю неделю будем сидеть прямо здесь, на полу, и оплакивать их так, как это принято у праведных евреев.

Только теперь я вспомнил, что пропустил похороны своей матери. Я громко взвыл и поклялся не сходить с места и оплакивать своих мертвых на протяжении всей недели. Мы сидели на полу, плача и раскачиваясь взад и вперед, как это принято у евреев. Мы били себя в грудь кулаками и громко выли от горя и отчаяния.

Когда две литровые бутылки виски опустели, мы погрузились в пьяное небытие. Должно быть, прошло несколько часов, прежде чем я пришел в себя. оа окнами брезжил новый день. Мои громко храпел, лежа на спине. Все мое тело словно онемело. В голове мягко пульсировала боль. Внезапно гигантские паровые турбины заработали в моей голове и завыли, повторяя пронзительным рефреном: «Деньги, деньги, деньги! Где деньги? Миллион наличными. Где все эти деньги?»

Я с трудом поднялся на ноги. Обжигающий, побуждающий к действию жар внизу живота вновь проснулся и стремительно разлился по всему телу.