Максим Шаттам - Кровь времени

На максимальной скорости Марион приближалась к цели. Слишком быстро двигается, нужно притормозить! Похититель открыл дверь, собираясь исчезнуть. Все же она и не подумала уменьшить частоту шагов, наоборот, попыталась вложить в последний, отчаянный рывок все силы, какие у нее остались, и стена оказалась рядом в один миг. Человек вытащил ключ из замочной скважины — вот-вот перегородит собой дверной проем… Марион видела, как каменная кладка скачками приближается к ее лицу — слишком быстро… У нее осталось время, только чтобы выставить руки перед собой в жалкой попытке защититься от удара, и она со всего размаха ударила ими похитителя, пытавшегося спастись бегством.

Удар получился очень сильным и жестоким — два тела столкнулись, и фигура в длиннополом одеянии врезалась в каменную стену. У Марион сбилось дыхание, весь воздух разом покинул легкие. Ей повезло — похититель сыграл роль буфера, б о льшая часть энергии от столкновения пришлась на его долю, ударив несчастного еще и об стену. Он выронил связку ключей, книга также упала на землю. От удара Марион была оглушена и, пошатываясь, инстинктивно сделала шаг назад. Человек в капюшоне ухватился за дверную ручку, чтобы не упасть, и неловким движением подобрал ключи. Марион медленно приходила в себя; пришло понимание, что противник не в лучшем состоянии, чем она. Перебирая рукой в перчатке по земле, он на ощупь пытался отыскать упавшую книгу. Приблизившись, Марион по-прежнему не спускала с него глаз.

— Ну нет… — она попыталась выдохнуть, — ну нет… Хочешь… книгу… так… попроси ее у меня с открытым лицом!

Она сделала еще шаг в сторону своего визави и сразу заметила, что тот запаниковал; прыгнул вперед и захлопнул разделявшую их дверь. Марион прислушалась к последовавшему за грохотом двери металлическому скрежету — в замке поворачивался ключ. Обидчику ее удалось уйти от разоблачения; с той стороны стены донесся стук каблуков по камню — так и оставшийся неизвестным человек удалялся. Двигался явно с трудом: последствия перенесенного удара давали о себе знать; он сбежал, но все же вынужден был бросить похищенную книгу. Марион рухнула рядом с дневником и притянула его к себе…

Джереми поднялся по ступенькам и вошел в вагон. Все его чувства были обострены до предела; он готовился в любой момент уклониться или отпрыгнуть в сторону, если прячущийся в комнате враг бросится на него. Внутри вагона слишком темно, предметы обстановки оставались почти неразличимыми. Пользуясь узостью окошек, ночь здесь вступила в свои права раньше, чем снаружи. Сначала Джереми услышал шаги, а затем увидел ее собственной персоной — фигуру, буквально прыгнувшую ему навстречу, — и застыл на месте. Она подняла руку, собираясь его ударить; Мэтсон не шевельнулся, не сделал ни малейшего намека на попытку защититься — и получил сильную, полновесную пощечину.

— Как ты мог подумать такое?! — закричала Иезавель; в голосе ее слышалось рыдание.

Несмотря на темноту, Джереми узнал ее сразу — по фигуре, походке и запаху духов.

— Хэмфрис явился к нам домой и пересказал твои бредовые речи о Фрэнсисе. Его сына похитили! Чего же тебе еще надо, а?! Скажи, Джереми, чего же еще — чтобы он сам умер?! Но и тогда ты станешь терзать его бренные останки! Да что он тебе такого сделал, в конце концов?!

Резко развернувшись, она стала нервно ходить по комнате взад и вперед, передвигаясь короткими, стремительными рывками. Джереми выпустил воздух через нос; внезапно он почувствовал, что пары алкоголя и усталость давят на него гораздо сильнее, чем минуту назад. Взял спичечный коробок, чиркнул спичкой и зажег бензиновую лампу — свет лизнул велюр и деревянную обшивку стен. Иезавель наконец остановилась прямо перед Мэтсоном; отражая тусклый свет лампы, ее глаза сверкнули нефритом, черным деревом и слоновой костью. Иезавель была прекрасна: безукоризненно правильные черты лица, гладкая кожа, напоминающая дорогую фарфоровую статуэтку, розовые губы, пленительные локоны волос… Красота ее сияла подобно драгоценному камню; Джереми любовался ею как совершенным произведением искусства; родинка в центре ее щеки была словно автограф великого мэтра…

— Только не говори мне, что все это из-за меня, — сказала она тихо, но даже в этом шепоте явственно слышалось сомнение.

На кончиках длинных ресниц трепетала кайма слезинок; затем Иезавель продолжила еще тише, дрожащим от страдания голосом: