Дэн Симмонс - Террор

Когда тюлень благополучно вытащен на лед, Крозье отступает назад, зная, что последует дальше.

Тюлень, едва различимый в слабом свете звезд, пробивающемся сквозь низкие, стремительно несущиеся по небу облака, лежит на льду, устремив в пустоту неподвижный и как будто осуждающий взгляд черных глаз; лишь тоненькая черная струйка крови стекает из открытой пасти на белый снег.

Слегка задыхаясь, Безмолвная опускается на лед на колени, потом на четвереньки, а потом ложится на живот, лицом к морде мертвого тюленя.

Крозье молча отступает еще на шаг назад.

Безмолвная достает из-под парки крохотную фляжку, вырезанную из кости, и набирает в рот воды из нее. Она хранила фляжку у голых грудей под мехом, чтобы вода не замерзла.

Подавшись вперед, она прижимается губами к губам тюленя в странном подобии поцелуя и даже открывает рот, как делают шлюхи, целуя взасос мужчин по меньшей мере на четырех континентах, где бывал Крозье.

«Но у нее нет языка», — напоминает он себе.

Безмолвная выпускает воду изо рта в пасть тюленя.

Крозье знает, что, если смертной душе тюленя, еще не покинувшей тело, нравится красота искусно изготовленного гарпуна и зазубренного наконечника, убившего животное, а равно другие охотничьи принадлежности, если ей нравится хитрость и выдержка Безмолвной и особенно если ей нравится вода из ее рта, она расскажет другим тюленьим душам, что им нужно приходить к этому охотнику, коли они хотят испить такой чистой, свежей воды.

Крозье понятия не имеет, откуда он это знает, — Безмолвная никогда не объясняла ему этого ни с помощью веревки, ни на языке жестов, — но он знает это наверное. Словно знание приходит к нему через головную боль, которая мучает его по утрам.

Ритуал закончен. Безмолвная поднимается на ноги, стряхивает снег со штанов и парки, собирает свои драгоценные инструменты и гарпун, и они вдвоем волокут тюленя примерно двести ярдов до своего снежного дома.

Они едят весь вечер. Крозье кажется, он никогда не наестся вволю мясом и салом. К концу вечера лица у обоих измазаны жиром, как у свиней, и он показывает пальцем на свое лицо, потом на лицо Безмолвной и разражается хохотом.

Безмолвная никогда не смеется, разумеется, но Крозье кажется, что по лицу ее проскальзывает легчайшая тень улыбки, прежде чем она спускается в ведущий к выходу тоннель и возвращается — голая, в одних только коротких штанах — с пригоршнями свежего снега, чтобы вытереть лицо сначала им, а потом мягкой оленьей шкурой.

Они пьют ледяную воду, греются у огня, а потом снова едят тюленину и снова пьют, выходят из дома и расходятся в разные стороны, чтобы справить нужду, а по возвращении развешивают свои влажные одежды на сушильной раме над низким огнем, чистят зубы пальцами, тонкими щепочками и снегом, а потом забираются голые под меховые полости.

Едва успев задремать, Крозье просыпается от прикосновения маленькой руки к бедру и половым органам.

Он реагирует мгновенно: член напрягается и встает. Он настолько хорошо помнит свои прежние душевные муки и угрызения совести, что старается не думать о них.

Они оба тяжело дышат. Она закидывает ногу ему на бедро и тихонько водит ею вверх-вниз. Он берет в ладони ее груди — такие теплые, — а потом опускает руки ниже, чтобы подхватить ее ягодицы и прижать ее промежность теснее к своему бедру. Твердый член пульсирует, набухшая головка вибрирует, точно перья сигнального устройства для охоты на тюленя, при каждом соприкосновении с ее потной кожей.

Безмолвная откидывает меховые полости, садится на него верхом и — движением руки таким же стремительным, как при броске гарпуна, — ловит его член и вводит в себя.

— О боже… — выдыхает он, когда они сливаются в единое целое.

Крозье чувствует упругое сопротивление напряженным членом, потом толчком входит глубоко в нее, преодолевая сопротивление, и сознает — глубоко потрясенный, — что он овладел девственницей. Или она овладела им.

— О господи… — с трудом выговаривает он, когда они начинают двигаться быстрее.

Он притягивает Безмолвную к себе за плечи и пытается поцеловать, но она отворачивает лицо, прижимается щекой к его щеке, потом к шее. Крозье совсем забыл, что эскимосские женщины не умеют целоваться — первая вещь, которую любой английский полярный путешественник узнает от старых ветеранов.

Это неважно.

Он извергается в нее через минуту или меньше. Такая долгая минута.

Какое-то время Безмолвная неподвижно лежит на нем, тесно прижавшись маленькими потными грудями к его равно потной груди.