Олег Бажанов - Герой нашего времени.ru

— Маринка вчера не пошла, а ребята попросили остаться потанцевать и всё! — горячо убеждала она Михаила, честно глядя ему в глаза. — Я только компанию составила. Спроси у всех, если мне не веришь!

Все — это четверо парней звена, почти уже одетых, и ещё три не знакомых Иванову девушки, одетых только наполовину. У всех тяжёлые мутные взгляды, лица помяты. Разборка между Ковалёвым и Ириной давила всем на нервы, надо было что-то срочно предпринимать. Иванов обратился к своим товарищам:

— Вижу, что отдохнули вы неплохо. Приберитесь тут и через десять минут жду всех на улице.

Теперь надо было выручать Иринку.

— Миша, остынь. Если не веришь ей — набей морду мне. Только не ори при всех — пользы от этого не будет.

Михаил зло посмотрел на Иванова:

— Это к нашему с тобой разговору о душе. Ты ей веришь?

— Верю, — честно ответил Иванов, потому что имел в виду не Иринку, а душу.

— Да идите вы все!.. — Ковалёв выскочил из квартиры, со всей силы хлопнув дверью. Ситуация развивалась не лучшим образом. Схватив скулящую посреди коридора Иринку за руку, Иванов затащил её обратно в ванную и прикрыл дверь.

— Ты что, совсем сдурела?! — зарычал он на неё.

— А чего вы так рано притащились? — чуть не плача, ответила виновница скандала.

— Ты бы хоть меня предупредила.

— Я не хотела, так всё получилось! — уже не стеснялась слёз Ирина.

— Уж ты-то «не хотела»! — передразнил Иванов. — Правильно говорят, что красивым Бог ума не даёт. Как теперь быть с Мишкой?

— Я попрошу у него прощения, — ревела Ирина.

— Ладно, — Иванов, успокаивая, обнял её за плечи. — Проси. Может, простит. А плакать будешь перед Мишкой. Но я бы на его месте не простил.

— А ты думаешь, что твоя Наташка лучше, что ли? — всхлипывая, выговорила Ирина.

— Эх, ты… — спокойно сказал Иванов и, не удостоив её даже взгляда, вышел из ванной.

Михаил ждал внизу, на улице и разговаривать с Ивановым не захотел. Когда все, кроме Ирины, вышли, Ковалёв зашёл в подъезд. Какой у них там состоялся разговор — можно было только догадываться.

По дороге в общежитие Иванов думал, что сегодня для полного счастья ему не хватает того, что бы его, как командира, «выдрали» перед строем полка за «самоволку» звена. Но когда они прибыли в расположение, оказалось, что их никто не искал. В такой подарок судьбы Иванов поверил с трудом. На аэродроме он ожидал, что вот-вот командир полка вызовет его «на ковёр», но всё было спокойно. Причина вскоре стала ясна: прошлым вечером новый комэск «обмывал» с начальством своё назначение и «нализался» так, что не смог добраться до расположения эскадрильи и ночевал в гостинице в комнате замполита полка. Всё это выяснил незаменимый Ващенка.

— Как говорится, везёт дуракам и пьяницам! — балагурил на радостях Андрей. — Командир, если мы не пьяницы, тогда кто?

— А ты сам подумай, кто в армию сам идёт, тем более в нашу? — беззлобно зубоскалил в ответ Иванов.

— Обижаешь, Саня. А если идут не от хорошей жизни?

Иванову снова вспомнился ночной разговор с Наташей.

Лётная ночь прошла как обычно: взлёт — посадка, взлёт — посадка. Только в Ханкале Иванову запомнилась группа молоденьких солдат — человек восемь, особняком стоявших в стороне от всех. Иванов подрулил вертолёт на стоянку, недалеко от этой группы, и выключил двигатели. Пока велась разгрузка — погрузка, он подошёл к солдатам.

— Здорово, бойцы! — поприветствовал он бодро.

— Здравия желаем, — ответили они тихо и недружно. В глазах этих ребят он увидел столько боли и пустоты, что ему стало даже как-то стыдно за своё хорошее настроение.

— Что такие невесёлые?

Молчат, опускают взгляды.

— Из госпиталя?

— Нет, — глядя в землю, ответил один. Видя, что разговора с ними не получается, Иванов отошёл. Объяснил ему всё армейский прапорщик — старший этой странной группы.

— Из плена пацаны. Кастрированные. Везу вот по домам — отвоевались. М-да! Что матерям говорить буду? — прапор закурил, пряча глаза, будто это он сам был виновником их беды.

Иванов почувствовал, как остатки хорошего настроения совсем исчезли. С чувством необъяснимой собственной вины он смотрел на этих восемнадцатилетних ребят, у которых уже никогда не будет детей, жён, которые уже никогда не смогут испытать счастья любить женщину.

Когда, взяв на борт раненых, они выруливали на взлётную полосу, Иванов оглянулся назад: кучка несчастных всё так же сиротливо жалась в стороне от всех.

— Тут уж не знаешь, что лучше, — вздохнул Мельничук, — сразу насмерть, или когда яйца отрежут.