Филипп Ванденберг - Тайный заговор

— Надеюсь, вас не смутит, если мы поедем на мотороллере?

— Нет, наоборот, — заверила его Жюльетт, подумав при этом, каким образом она сядет на транспортное средство Клаудио в своей узкой юбке.

— Знаете, Джульетта, в Риме ни один разумный человек не станет ездить на машине. Перед каждым перекрестком приходится стоять в пробке. А на «ламбретте» можно проехать везде.

Клаудио заметил настороженный взгляд, которым Жюльетт одарила его мотороллер.

— Не бойтесь, — с улыбкой заметил он, — дамы сидят на «ламбретте», конечно же, на дамском сиденье, как раньше почтенные дамы в седле — обе ноги с одного бока, обычно слева. Все очень просто, вот увидите.

Клаудио завел мотороллер, Жюльетт села позади него так, как он сказал.

— Нужно держаться за меня обеими руками, Джульетта! — крикнул Клаудио и нажал на газ.

Он вел свою «ламбретту» настолько быстро, что Жюльетт стало страшно. Она изо всех сил вцепилась в Клаудио и постепенно прониклась доверием к его стилю вождения. Ей понравилось.

Они промчались через Пьяцца Колониа, на которой возвышалась триумфальная колонна Марка Аврелия, мимо пантеона с его импозантным куполом, по улицам, закрытым для всех видов транспорта, и менее чем за двадцать минут добрались до Пьяцца Навона, одной из прекраснейших площадей Рима.

— На такси мы были бы сейчас только на Пьяцца Барберини, — лукаво улыбнувшись, сказал Клаудио и помог Жюльетт слезть с мотороллера. Он припарковал «ламбретту» перед рестораном, где прямо на обвитой плющом площадке стояли накрытые белыми скатертями столы. Повсюду горели гирлянды из красных, зеленых и желтых лампочек. Изнутри доносилась громкая музыка, ария из оперы Верди. Официанты в длинных белых передниках ловко сновали между столиками, неся над головами гостей подносы с бокалами и блюдами. Со стороны казалось, будто они стараются выиграть соревнования на скорость.

Большинство столиков были заняты. Клаудио схватил Жюльетт за руку и потащил к единственному свободному столику в уголке.

— Надеюсь, Джульетта, вам понравится. Вы должны знать, что здесь подают самое лучшее жаркое из овощей во всем Риме.

Жюльетт были по душе эти восторженные заверения молодого человека, который постоянно улыбался и подмигивал, словно сам себя не воспринимал всерьез. Поэтому Жюльетт не придала значения, когда Клаудио громко, так что было слышно за соседними столиками, заявил:

— Джульетта, вы — самая прекрасная женщина, с которой я когда-либо ужинал!

— Schmeichler, [18] Schmeichler — льстец (нем.). — сказала Жульетт по-немецки.

— Schmeichler? — переспросил Клаудио. — А что такое «Schmeichler»?

Внезапно из-за соседнего столика раздался низкий грудной голос:

— Adulatore. [19] Adulatore — льстец (итал.).

Голос принадлежал полному мужчине с коротко подстриженными седыми волосами и ухоженными бакенбардами, который сидел один. Подмигнув, Клаудио поблагодарил услужливого соседа за помощь в переводе, затем наклонился к Жюльетт и, прикрыв рот ладонью, тихо сказал:

— Сумасшедший писатель из Германии. Частенько приходит сюда позавтракать.

— Но сейчас же полвосьмого! Как он может сидеть здесь за завтраком?

— Это вы у него лучше спросите, Джульетта, — ответил Клаудио, быстро взглянув на соседний столик. — Говорят, он спит целый день, а ночью работает. Разве он не похож на церковного князя шестнадцатого века?

Жюльетт, изучая меню, украдкой поглядывала на соседа. Она отметила его импозантный вид и должна была признать, что Клаудио прав. Конечно же, она заказала «самое лучшее жаркое из овощей во всем Риме» и по совету Клаудио вино «Кастелли» с Албанских гор. На Пьяцца Навона спустилась ночь. Хотя весна еще не наступила, погода была вполне весенней. Жюльетт не могла наглядеться на дома и церкви, обрамлявшие площадь подобно трехмерным картонным декорациям.

— Мы, итальянцы, влюблены в наши площади, — сказал Клаудио, поймав восхищенный взгляд Жюльетт, — поэтому в нашем языке площадь женского рода. У вас, немцев, площадь мужского рода. Вероятно, в этом и заключается причина того, что у ваших площадей такое кровавое прошлое.

Совсем неглупые мысли у этого мальчика, подумала Жюльетт.

— Но вы не расстраивайтесь, Джульетта, — продолжал Клаудио. — У этой прекрасной площади тоже кровавое прошлое. Во времена римлян здесь были беговая дорожка и цирк для гладиаторов. Позже из его стен выросли дома и церкви. А четыреста лет назад по праздникам римляне по колено заливали Пьяцца водой, потому что их это забавляло.