Крис Хаслэм - Стриптиз-клуб «Аллигатор»

– Господи! – вздохнул я.

– И не богохульствуй.

Я запихал сигарету обратно в пачку и спрятал ее под сиденьем.

– Ты была права, – признал я. – Я потрясен.

Шерри-Ли просияла и улыбнулась.

– Разве не изумительно?

Пастор Захария пригласил нас на трапезу у него на ферме, расположенной за Бэсинджер-Вэй. Шерри-Ли с воодушевлением согласилась. Я планировал напиться и обкуриться до чертиков в «Венере», но Шерри-Ли все еще была милой, белой Христовой невестой, и мне не оставалось ничего другого, кроме как ждать, когда завершится период «табу».

У пастора Захарии в округе Окичоби было семьсот голов крупного рогатого скота на заливных лугах общей площадью сто семьдесят восемь гектаров.

– Возблагодарим за это Господа, – ответил я, будто знал, о чем он говорит.

Клан пастора, оказывается, владеет этой фермой с Гражданской войны, и сам Джордж Хенсли в сороковых-пятидесятых годах несколько раз гостил здесь.

– Папа, он понятия не имеет, о ком ты говоришь, – заметил мускулистый пижон со стрижкой ежиком, в майке и шортах.

– Ты прав, брат мой, не знаю, – улыбнулся я.

– Я тебе не брат, – оскалился он крайне недружелюбно.

– Джордж был основателем нашей церкви, – объяснил пастор Захария. – Именно он все и начал, благослови, Господи, его душу!

– Что с ним случилось? – полюбопытствовал я.

Пастор Захария оглянулся на свой одноэтажный дом-ранчо, откуда женщины выносили закуски.

– Его укусили, – ответил он.

Все начиналось как милый, хотя и безалкогольный, пикник на свежем воздухе.

В основном мы подкреплялись рисом и лимонадом.

Но затем мы углубились в ожесточенную дискуссию по богословским вопросам.

Потом Шерри-Ли стала играть со своей племянницей, малышкой в синих штанах на лямках, а женщины снова возблагодарили Господа за щедрость Его.

А в это время мужчины усердно расчесывали старую зарубцевавшуюся рану, нанесенную Церкви Небесных Знамений Иисуса Христа.

Кто-то когда-то – янки, евреи или мусульмане – предпринял попытку доказать, что шестнадцатая глава Евангелия от Марка на самом деле заканчивалась на восьмом стихе. Стихи же с девятого по двадцатый, на которых были основаны мои отношения с Шерри-Ли и всей сектой «змеедержателей», – позднейшая средневековая вставка. В заговор, как считалось, были вовлечены все, начиная с Флоридского отделения охраны окружающей среды и заканчивая актером театра и кино Джоном Траволтой и Ага-ханом, имамом мусульманской секты исламистов, крупным индийским земельным собственником. Понимая, что от меня в таком споре, который уже стал ритуалом, проку мало, я незаметно вышел из-за стола и отправился искать Шерри-Ли.

Я нашел ее на крыльце. На коленях у нее сидела голубоглазая племянница. Шерри-Ли беседовала с сыном пастора.

– Мартин, ты знаком с Восьмеркой? – спросила она, прикрывая глаза рукой от солнца.

– Мы уже познакомились, – кивнул Восьмерка, державший в руке гантель. – Ты англичанин, что ли?

– Да, а что? – прищурился я.

– Англичане – они типа янки, да? – спросил он, поигрывая мускулами.

– Почему тебя зовут Восьмеркой? – ответил я вопросом на вопрос.

Он выронил гантель, вскинул руки и ухмыльнулся.

– А чего ты у меня спрашиваешь? Кто зовет меня Восьмеркой, у того и спроси.

На правой руке у него недоставало мизинца и безымянного пальца. Лихой парень, похоже, не из робкого десятка!

– Славная девчушка! – сказал я, оборачиваясь к Шерри-Ли.

– Озорница! – улыбнулась Шерри-Ли. – Вот пытаюсь кое-что у нее разузнать.

Шерри-Ли подбросила малышку на колене, та взвизгнула от восторга, вырвалась и убежала.

– Учти, спущу на тебя собак! – крикнула ей вслед Шерри-Ли.

– Я ее поймаю и допрошу! Я большой специалист по части выведывания тайн.

Шерри-Ли поспешила направо, я – налево, и девчушка, прятавшаяся за деревом авокадо, оказалась у нас в руках.

– Я буду ее держать, а ты задавай ей вопросы, – сказала Шерри-Ли, обнимая смеющуюся малышку.

– У испанской инквизиции длинные руки! – Я погрозил девчушке пальцем. – Как тебя зовут?

– Энджи, – взвизгнула она.

– Сколько тебе лет?

– Четыре с половиной года.

– Какой твой любимый цвет?

– Не знаю. – Она пожала плечами. – А у тебя какой любимый цвет, Шерри-Ли?

– Голубой, как небо, как море и как твои глазки, дорогая.

Энджи кивнула и сказала:

– Мой любимый цвет – голубой. А тебя как зовут?

– Меня зовут Томас Торквемада, но вопросы здесь задаю я.

Я собирался продолжить нашу игру, когда появились две важные дамы.