Натан Барридж - Код каббалы

— И Ричард Таллис, станешь ли ты наставником той, кто зовется Морган?

— С радостью.

— Быть посему. Разыщите своих подопечных и расскажите им то, что позволяют вам ваши обеты. Берегите их до зимнего солнцестояния, когда миры столкнутся и око Пресвятого взглянет на нас.

Ипсиссими извлекли кинжалы из колонн ангельского света, и те мгновенно обратились в обычный камень. Синий огонь Великой Пентаграммы обратился в угли, слабо светящиеся во время исхода Ипсиссими, которые скользили белыми тенями в мире тьмы.

Место было неподходящим, чтобы обсуждать согласие, которое они с таким трудом добыли у Ипсиссими. Но Ричард бросил взгляд, в котором сквозило облегчение, на Поррика и Рейчел, более молодых собратьев по каббале. Он держался молодцом, но, несмотря на это, страх лишь сгустился и поселился еще глубже в его душе.

Эшвин всматривался в свое отражение в темной стеклянной стене офиса. Может быть, такое впечатление создавал полумрак — большая часть люминесцентных ламп была выключена, — но выглядел он изможденным и усталым. Было поздно, почти все ушли домой. К сожалению, у него была срочная работа. Все равно ее невозможно было выполнить в срок, но все же дом нынче был для него непозволительной роскошью.

Две прошедшие в «Персепшн» недели были невыносимы. Кин загружал его работой, подбрасывая по новому проекту буквально через день. Он их все выполнил и даже смог завершить несколько прежних проектов, порученных лично ему, и у него еще оставалось время для рисунков и набросков, для которых он даже не прибегал к трансу.

Но эта феноменальная работоспособность далась ему недешево. Он настолько устал, что даже перспектива щедрой премии не уберегла бы его от переутомления, если бы он попытался продолжить работу в том же темпе.

Эшвин закрыл на миг глаза и позволил себе отвлечься от работы. Он вспомнил о простых и понятных годах детства.

Он в зоопарке. Отец, высокий, статный, с крупными руками, подводит его к каждой клетке и называет обитателей. Эши топал за ним с широко распахнутыми глазами, восхищаясь многообразием жизни.

Отец рассказывал ему, как каждое животное приспосабливается к своей среде, использует свои уникальные навыки выживания, но как при этом все они зависят друг от друга. Это было простое объяснение устройства экосистемы, как понял потом подросший Эшвин, но тогда он этого не понимал.

Они вошли в павильон, где содержались ядовитые змеи и пауки, рыбы, выглядящие как камень, и медузы, способные убить безвольными на вид щупальцами. Отец сказал, что и им есть место в Божьем замысле, но Эши боялся этих гадких тварей.

Он смотрел, как кормят скорпиона. Его спинка была темно-шоколадной, под цвет земли в террариуме. Отец рассказал ему о покровительственной окраске, но это только больше встревожило Эши. Зачем это Богу прятать таких опасных существ?

Брюшко скорпиона было темно-бордовым, но внимание малыша, смешанное с восхищением и ужасом, было приковано к изогнутому смертоносному хвосту. Какие-то истины не нуждались в пояснениях: даже если бы он никогда не видел скорпиона, инстинкт подсказал бы ему, откуда исходит опасность.

В террариум бросили кузнечика. Эши с ужасом смотрел, как скорпион метнулся к жертве и поймал ее, ухватив клешнями и жаля хвостом. Он заплакал, не в силах принять объяснения отца о «законах природы».

С того момента Эши осознал, что мир может быть жестоким и опасным, и все его последующие открытия не изменили этого убеждения...

Его сны наяву оборвались внезапно. Эшвин сильно вспотел, несмотря на кондиционер, сердцебиение его участилось. Воспоминание было настолько живым, ощутимым, будто он только что прожил это время заново. Он почти почувствовал тяжесть отцовской руки на своем плече.

Но это было невозможно. Папа умер больше четырех лет назад, и Эшвин тосковал по нему так же сильно, как если бы это случилось вчера, — время не залечило эту рану. Много месяцев после папиной смерти Эшвин приходил к нему на могилу и говорил с памятником, обрисовывал проблемы, обсуждал пути их решения, точно так же, как они разговаривали до его ухода. Со временем он устал от безответных бесед и от надежды, что за его преданность ему воздастся каким-нибудь сверхъестественным образом. Оглядываясь в прошлое, он понял, что потерял не только отца — часть его уверенности в себе ушла вместе с ним, и никакие здравые рассуждения не смогут ее заменить.

Он впал в мрачное настроение, что всегда означало одно — пора идти домой.