Мишель Креспи - Охотники за головами

Я взглянул на темный костюм. Он тоже украдкой посматривал на меня, и снова наши взгляды встретились. Его глаза не выражали ничего – глаза убийцы, внимательные и пустые.

– А вы чем занимались? – спросил я его.

Секунду он колебался, а потом ответил:

– У меня юридическое образование.

Да, и у меня когда-то была соска, а потом я ходил в школу. Не такого ответа я ожидал. Я открыл рот, чтобы продолжить допрос, но Хирш меня опередил:

– Юрист, да? Теперь понимаю, почему вас раздражают программисты. Ваш брат совершенно не знает, что с нами делать.

Вместо того чтобы протестовать, темный костюм промолчал. Хирш постарался упрочить свою победу:

– Потому что ваши законы не приспособлены к нашей деятельности. Мы развиваемся слишком быстро. Возьмите Интернет, к примеру. Никто не может юридически регулировать его: сеть эта всемирная, а всемирных законов не существует. И если будет вынесено два судебных решения в Огайо и одно в Нью-Хэмпшире, то объясните мне, каким образом они будут применимы в Карачи…

Темный костюм улыбнулся, точнее, слегка растянул тонкие губы.

– Все понятно. Но уточняю: я не сочиняю законы. Напротив. Моя работа в том и состоит, чтобы их обходить. И я согласен, что информатика открывает блестящие перспективы. Нет никаких правил, это абсолютная юридическая пустота. Природа, как кажется, не терпит пустоты, а вот мы ее обожаем. Вакуум. Именно в нем мы расцветаем и делаем золото.

Я вмешался:

– Вам следовало бы написать книгу «Хвала пустоте», автор… простите?

Он снял свою мисочку с подогревателя, тщательно потер сыр и одним точным движением разрезал на две половинки маленькую луковицу. Потом поднял голову:

– Шарриак. Эммануэль Шарриак. Хвала пустоте… Интересно. Но если это настолько пусто, кто будет читать?

– Какое это имеет значение? – встрял скрытный. – Вообще-то в любой книге содержится лишь одна идея, повторяемая до тошноты. Прочитав резюме, вы, считай, уже прочитали всю книгу. А две сотни остальных страниц посвящены подтверждению идеи. Доказательство теоремы. Им никогда не пользуются, используют только саму теорему.

– Если бы вы закончили высшую математическую школу, то, во-первых, теория вас интересовала бы больше, чем результат, во-вторых, вы не сидели бы сейчас здесь, – ответил Шарриак; выражение его лица напоминало морду лягушки, подстерегающей мушку.

Как я понял позже, это был типичный для Шарриака способ рассуждения. Шевеля мозгами быстрее остальных, он отвечал не на ваш вопрос, а прямо на возражение, которое вы уже приготовили на его ответ. Ему были видимы все импликации каждой фразы, и он прямо переходил к выводу, минуя промежуточный диалог. В таком случае их было только двое: он и бородач из-за стола на четверых. Слушать их спор было утомительно.

– Но я окончил элитную школу, – запротестовал скрытный. – Конечно, не Политехническую, не Центральную, но довольно известную.

– Ах, мне тоже очень нравится провинция, – сказал Шарриак и умолк.

Нормальный диалог должен был выглядеть так:

«– Школу в Париже?

– Нет, в провинции.

– Конечно, элитные школы находятся в Париже, а просто известные школы – в провинции. Вы любите провинцию?

– Да, разумеется.

– Ах, мне тоже очень нравится провинция».

Шарриак перепрыгнул через четыре фразы на пятую. Послезавтра, чтобы успокоить нас по поводу такой тревожащей быстроты, он будет утверждать, что страшно боится потерянного времени и слов, потраченных зря в пустых разговорах с заранее известным концом.

На десерт нам подали по кусочку шоколадного торта. Южанин шумно удивился отсутствию сыра, что вновь вызвало взрыв хохота. Все веселились за его столом, за исключением дамы, говорящей по-итальянски. Они даже заказали третью бутылку белого вина.

Затем принесли кофе, и появилась Натали. С нами она не ужинала. Никто этому не удивлялся: Натали была штатным сотрудником, а мы находились в гостинице, а не в летнем лагере. Не было никого и из руководителей «Де Вавр интернэшнл».

– Уже восемь двадцать пять, – объявила Натали. – В восемь тридцать – собрание.

– Сверьте ваши часы, – добавил южанин.

Я почувствовал под ложечкой легкое покалывание, которое всегда появлялось перед опасностью или предшествовало важным событиям.

Рабочая комната… Подвижная, неплотно прикрытая перегородка делила зал на две части. В одной – два десятка парт, как в лицеях; напротив – два спартанских кресла из тех эргономических сидений, на которых невозможно сидеть человеку нестандартных размеров. В углу – классная доска и столик с банкой, полной ластиков. Обстановка, мягко говоря, экономичная, если не сказать, жалкая. Впечатление такое, будто находишься в классе для трудновоспитуемых.