Брижит Обер - Песнь песков

— Роман, Уул проверил: сахар взят из нашего провианта. Не хватает четырех пачек.

Гвозди, сахар. Запасы, хранившиеся в трейлере. Ну как тут не заподозрить его обитателей!

— Где Лейла?

— Я здесь, внутри! Иди сюда.

Роман вошел. Там, где в роскошном автомобиле предполагался встроенный шкаф, она соорудила фотолабораторию, с красной лампой, устройством для проявки, небольшим резервуаром и увеличителем, старой моделью «Дерст Ф-30», которую она очень любила. Он просунул голову и увидел, как она гордо размахивает в воздухе проявленной пленкой. Он пристроил ее перед лампой, чтобы рассмотреть негативы. На них четко был виден таинственный всадник верхом на коне, маленькой черной лошадке, которую он пришпоривал, несясь среди обломков скал. Лейла пользовалась аккумуляторным блоком МБ-15, который позволял ее «Никону» делать пять снимков в секунду, и у Романа было впечатление, что он смотрит фильм в замедленной проекции. На одном из планов тонкая металлическая сеточка вуали чуть приподнялась от порыва ветра и открылось крупное лицо, с глубоко посаженными глазами, сильно выступающим носом и длинными черными усами, не имеющее ничего общего с монголоидным профилем кочевников. Лейла показала ему две другие пленки.

— Это фотографии убитых, — сказала она. — Не думаю, что тебе захочется снова на это смотреть.

— И правда, не стоит. Что ты об этом думаешь?

— О чем? Об убийствах? Какое-нибудь сведение счетов между живущими в пустыне, непонятная застарелая вендетта… Здесь соседствует столько этносов, никогда не знаешь, что может развязать племенную войну…

— Иран — спокойная страна, — возразил Роман. — Ты лучше меня знаешь, насколько здесь уважают законы и обычаи.

— Пустыня не подчиняется никаким человеческим законам. Законы у нее свои, законы чрезвычайного положения, — заметила она.

— А знаки? Похожие на те самые петроглифы…

— Какой-нибудь старинный язык, которым до сих пор пользуются убийцы. Я часто видела обезображенные трупы, брошенные на перекрестках дорог или прибитые гвоздями к дверям овинов в знак предупреждения.

— Это предполагает, что кто-нибудь сумеет расшифровать то, что они хотели сказать!

— Ничего это не предполагает, Роман. Ты уж чересчур картезианец. Здесь вещи могут быть просто обозначены, совсем не обязательно, чтобы их кто-нибудь прочел, гораздо важнее сам факт наличия, нежели буквальный смысл.

Роман с удивлением смотрел на нее: она очень редко высказывала свои мысли, он привык считать ее человеком куда более прозаическим. Она улыбнулась, довольная его удивлением.

— Если я мало говорю, это вовсе не значит, что я не думаю. Вы, европейцы, ошибаетесь, полагая, будто все, что понимаешь в душе, должно быть высказано! Знаешь, моя мать общалась с духами, а сама я анималистка. Я никогда об этом не говорила, потому что сегодня это может показаться смешным, но это моя культура. И я не могу от этого отрешиться, как и ты не в силах отказаться от своих рассуждений.

Стук в дверь прервал их разговор, в помещение просунулась голова Влада.

— Мы все отремонтируем. Каждую деталь пришлось протирать вручную! Попадись мне только сука, которая все это проделала! Думаю, часа через два-три все будет готово.

Роман кивнул, бросил взгляд на часы, «Таймекс экспедишн» на браслете из потрескавшейся коричневой кожи, они сопровождали его во всех странствиях. Два часа ночи. Значит, выехать они смогут рано утром. Усталым жестом он провел ладонью по заросшей щеке. Если немного повезет, больше ничего не произойдет.

Он вышел наружу, наглухо застегнул молнию куртки, чтобы защититься от резкого ночного холода. Луна, яркая, равнодушная, ласкала серебряным светом лачуги, собак и разложенные на земле детали мотора, отбрасывая фосфоресцирующие блики на глаза и зубы, белоснежные зубы Омара, который вежливо смеялся какой-то шутке Ли, острые зубы Влада, покусывающего травинку, крепкие зубы Уула… Кто, кто же из них взял сахар, чтобы высыпать его в мотор?

Он поискал глазами остальных членов группы. Маттео и Д'Анкосс забрались в микроавтобус и, пристроившись на сиденьях, казалось, пытались уснуть. Ян и Татьяна сидели на краю колодца, уткнувшись в листочки, на которые он скопировал надписи, тихо о чем-то переговаривались, из их губ вылетали облачка пара.

Трудно было поверить, что в этой мирной тишине, пронизанной мягким лунным светом, лежат одиннадцать трупов со зверски перерезанными глотками.

Чтобы хоть немного расслабиться, он заставил себя идти медленным шагом и глубоко дыша. Вдох, выдох. Сколько времени провел он в камере, вот так дыша, просто дыша, чтобы напомнить самому себе, что он еще жив, чтобы через это дыхание сконцентрироваться на самом себе, воспринимая его как доказательство своей телесной целостности.