Алекс Баркли - Темный дом

— Садитесь, — произнес он мягким, чуть дрожащим голосом и начал проповедь: — Когда Кэти было три года, я научил ее двум словам из сборника «Ридерз дайджест». Эти слова были «сочувствие» и «ободрение». На следующий день я спросил ее: «Как ты говоришь, когда понимаешь, что творится в душе другого человека?» Кэти нахмурилась и опустила головку. Я не стал ей подсказывать, просто решил подождать, пока девочка сама вспомнит. Вдруг она рассмеялась, хлопнула мне по руке своей маленькой ладошкой и сказала: «Ободри меня, Майкл». Давайте сегодня, перед лицом этой страшной трагедии, не только выразим сочувствие матери и друзьям Кэти Лоусон, но и ободрим их. Сколько есть в нас сил, поддержим друг друга в вере и в памяти о Кэти. Она сама просила меня об этом. Я знаю, что песни, которые ее друзья, и особенно Шон, выбрали для нашей проповеди, полны надежды и ободрения. — Он повернулся и кивнул небольшой группе учеников, стоявших на балконе, и те запели. Теперь вместо Кэти в хоре пела другая девушка. В ее тихом и нежном голосе явственно слышались слезы. Это было ее первое выступление, и давалось оно ей с большим трудом.

Отец Майкл продолжил:

— Мы собрались здесь не только ради того, чтобы выразить сочувствие матери Кэти, Марте Лоусон, и ее друзьям, поддержать их в вере и надежде. Мы пришли сюда все вместе также и потому, что нам непонятно, как эта трагедия могла случиться. Почему эта веселая шестнадцатилетняя девушка, давшая многое и своей семье, и своим друзьям, ушла от нас так рано и так неожиданно? Сколько ненависти нужно иметь в своем сердце, чтобы так гнусно и подло отнять у нас Кэти Лоусон! И кто этот злодей, который обагрил свои руки невинной кровью?

Отец Майкл замолчал на несколько минут. В церкви стояла полная тишина. Был лишь слышен шорох листов блокнота, на котором местный журналист торопливо записывал проповедь.

— Этого мы с вами, возможно, не узнаем, — снова заговорил священник. При этих словах все повернулись в сторону Фрэнка Дигана и Ричи Бейтса. — Зато нам следует хорошо знать другое — змея ненависти не должна вползти в наши сердца. Ненависть заставляет страдать маловеров, она делает их несчастными, она их губит. Наши же сердца давайте наполним добротой и любовью друг к другу и памятью к Кэти.

Джо был выше всех остальных пяти человек, несших вместе с ним легкий гроб с телом Кэти. Ему пришлось идти чуть сутулясь и не разгибая колен. Позади них шла Марта, за ней — все остальные. Процессия медленно достигла кладбища и остановилась возле свежевырытой могилы. Гроб опустили рядом.

Одним из тех, кто оказался к могиле ближе других, был Шон. До последнего момента ему не верилось в жуткую реальность происходящего, он просто не мог представить, что все это связано с Кэти. Он посмотрел на гроб и внезапно осознал, что это она сейчас лежит там, в деревянном ящике, что он может дотронуться до нее, но она не встанет, потому что она мертва. Она лежит в гробу, в атласных пеленах. Как она сейчас выглядит? Большая, такая же, какой он ее знал, или совсем крошечная, почти незаметная в складках материи? Но какой бы она ни была, теперь ее нет и уже никогда не будет. Она уходит, и уходит безвозвратно. Шон тихо заплакал.

Все, кто сдерживался во время службы, тоже дали волю слезам. Гроб начали опускать в землю. Послышались рыдания, и чем глубже гроб уходил вниз, тем громче они становились. На секунду над могилой мелькнула дрожащая юношеская рука и бросила в нее нежную белую розу.

После похорон все отправились в дом Марты Лоусон, где ее соседки с утра готовили еду для поминок. Анна вошла позади остальных и сразу увидела Джона Миллера. Он прошел мимо очереди в ванную и, скользнув в заднюю дверь, вышел из дома в сад. Анну передернуло, до того отвратительной показалась ему вся его фигура, сутулая, в поношенной одежде. «Слава Богу, что у него хватило ума убраться отсюда», — мелькнула у нее мысль. Чтобы не толкаться в прихожей, Анна вышла на улицу, и вдруг перед ней снова возник Миллер. Она не удивилась, в глубине души ей хотелось, чтобы он подошел к ней.

— Джон, что с тобой происходит? Ты понимаешь, что ты калечишь себе жизнь? — спросила Анна. В голосе ее звучал скорее вызов, чем интерес.

— И чем же я ее искалечил? — Он гадливо усмехнулся. — Тем, что сходил пописать в садик?

— «Молнию» на брюках застегни. Еще немного, Джон, и ты вконец опустишься. Одумайся, пока не поздно! — выпалила Анна.

Джон Миллер хотел что-то возразить, но она уже отвернулась от него, торопливо уходя прочь. Он только махнул рукой и, слегка пошатываясь, пошел по тропинке назад, в дом.