Алекс Баркли - Темный дом

Памела с трудом жевала завтрак. Джо в основном молчал, отвечал односложно. Спал он отвратительно, часто ворочался, скрипел зубами во сне.

— Очень не хотелось бы уезжать от вас в день свадьбы, — с натянутой улыбкой произнес он, вставая из-за стола. — Но что делать?

Джо поднялся в свою комнату, взял чемодан и сумку и спустился в зал. Все это время отец сопровождал его.

— Может быть, останешься еще на несколько дней? Какой смысл так торопиться?

— Я приехал не в гости, а на свадьбу! — отрезал Джо. — А раз она закончилась еще до моего приезда, мне остается только поздравить вас. Памела — замечательная женщина. Считай, что тебе повезло. А я хочу провести пару дней с Дэнни и Джиной.

— Понятно. Ну, как хочешь.

— Правильно. Именно так я и хочу.

Было уже темно, когда Анна пошла закрывать ворота. Она задвинула металлическую щеколду, навесила замок и уже собралась было идти обратно в дом, как вдруг заметила на другой стороне дороги фигуру мужчины и огонек сигареты.

— Постой, Анна, не уходи, — негромко позвал тот, и Анна узнала голос Джона Миллера. — Прости меня, — сказал он, подходя к воротам. — Я действительно малость перебрал. — Он опустил голову, затем поднял ее и посмотрел в глаза Анне.

Она отметила, что Джон хорошо выбрит, одет в помятые, но чистые рубашку и джинсы.

Под его пристальным взглядом Анна слегка смутилась. Она вдруг вспомнила их первую встречу. В тот день вся Ирландия едва не плакала от горя — их бейсбольная команда проиграла французам в Париже финальный матч. Исход его решил всего один мяч, последний. Поначалу Джон тоже горевал, но по мере того, как осушал кружку за кружкой, настроение его менялось к лучшему — ведь Ирландия все-таки дошла до финала.

— Виски на меня плохо действует, — произнес он, опираясь руками на прутья ворот.

Анна вздохнула и кивнула.

— Прости меня, — снова повторил он.

— Ладно, прощаю. — Она повернулась, чтобы идти.

— Анна, — снова позвал Джон.

— А чего ты ожидал? Чтобы я обрадовалась встрече с тобой? После стольких лет?

— Я знаю, что виноват, — глухо отозвался он. — Не нужно мне было пить. — Помолчав, он снова заговорил: — Когда я трезвый, ты мне кажешься еще красивее, чем раньше.

Анна посмотрела ему в глаза и увидела в них знакомые искорки. Она не смогла удержаться от улыбки.

— Хорошо, Джон. Я тебя простила. А теперь до свидания, я иду спать.

Она торопливо зашагала к дому, а когда вошла, заперла за собой дверь и поднялась к Шону. Тот сидел за компьютером. Услышав ее шаги, он, повернувшись в крутящемся кресле, показал на экран:

— Смотри, вот это моя страница на нашем школьном сайте.

Анна увидела две фотографии сына: ту, что она дала ему пару дней назад, и вторую — сделанную, по-видимому, в школе и совсем недавно. Под фотографиями шли ответы на вопросы.

— Значит, твой любимый фильм — «Пока ты спал»?

— Чеееего?! — воскликнул Шон, подскочив в кресле. Лицо его побелело от возмущения. — Ты где это нашла?

— Не волнуйся, я пошутила.

Шон уселся обратно.

Из его ответов Анна узнала, что еду и напитки он предпочитает американские, что его любимая игра — бейсбол, а любимое место — Флорида.

— Не вижу, чтобы ты становился ирландцем, — усмехнулась она.

— Зато моя любимая девушка — ирландка, — возразил Шон. — Значит, я хотя бы частично уже ирландец.

Анна покрутила колесиком мышки, листая страницу, и натолкнулась на пустоту в вопросе о будущем.

— Непонятно. Ты что, не знаешь, кем хочешь стать? — удивилась она.

— Не знаю, — пожал плечами Шон. — Иногда хочу представить свое будущее — и не могу. Пустота какая-то. Такое ощущение, что живу на вершине скалы, откуда ничего не видно.

— Так, ясно. — Анна косо посмотрела на сына. — Опять насмотрелся этого кошмарного сериала, «Бухта Доусон»?

Стингерс-Крик, Северный Техас, 1979 год

От днища и кузова мчащегося побитого белого пикапа отлетали куски ржавчины. На петляющей дороге, ведущей от Стингерс-Крик, его швыряло из стороны в сторону. Была почти полночь. Рядом с водителем, согнувшись и трясясь так, что ее торчащие из-под халата тощие ноги постукивали друг о друга, сидела Ванда Роулинз, бледная как полотно. Ее крашеные белые волосы, черные у корней, нечесаными прядями свисали по шее и щекам. Дюк лежал у нее на коленях, вцепившись в ее руку. Глаза его были широко раскрыты. Густой запах хвойного леса холодил ему ноздри. Он смотрел на лицо матери, осунувшееся, с острыми скулами и черными синяками под глазами, озарявшееся внезапными полосами света. Она смотрела в окно. Дюк попытался заговорить и не смог — от криков горло его пересохло. Он был бледен, если не считать большого красного пятна на лбу. Мягкой гадкой волной его худенькое тело снова начала обхватывать боль. Он еле слышно застонал и попытался повернуться. Глаза его закрылись.