Алекс Баркли - Темный дом

— Если не возражаете, то начнем не завтра, а дня через два-три. У меня еще есть кое-какие дела.

— Да когда хочешь, — ответил Сэм.

Стихли последние обрывки разговоров, и зрители повернулись к сцене. Зал наполнила чарующая музыка. Вперед выступила Кэти Лоусон и начала петь. Шон заулыбался, глядя на свою подругу. Пела она превосходно, и голос у нее был великолепный. Такого приятного голоса Шон никогда еще не слышал. Кэти изменила его жизнь. Он очень не хотел уезжать в Ирландию. В Америке его жизнь бурлила почти двадцать четыре часа в сутки — учеба, бейсбол, друзья, кабельное телевидение. Когда Шон понял, что со всем этим ему придется расстаться, он впал в настоящее отчаяние. В Ирландию он приехал с тяжелым сердцем. Но тут в его жизнь вошла Кэти. Он увидел ее в первый же день, в школе, и с той минуты уже ничего не замечал. Он обратил на нее внимание, когда она, войдя в класс, рассмеялась — звонко и заразительно. Она прошла к своему столу, села, откинув назад длинные густые каштановые волосы, бросила взгляд на Шона, и его сердце екнуло. В Кэти все было естественно, без малейшего следа косметики — светлая кожа, светящиеся легким румянцем щеки, яркие глаза. В общем, одного ее взгляда оказалось достаточно, чтобы Шон сразу влюбился.

Кэти закончила петь, смущенно раскланялась под шумные аплодисменты и, сойдя со сцены, села рядом с Шоном.

— Ну ты зажгла! — восхищенно прошептал он.

Кэти вспыхнула:

— Да ну тебя, скажешь тоже…

— Точно тебе говорю. Это полный улет.

Следующей выступала Эли Данаэр, лучшая подруга Кэти, которая должна была прочитать стихотворение собственного сочинения. Она еще не успела рот открыть, а Шон уже улыбался, уверенный, что стих будет таким же мрачным и тяжелым, как платье самой Эли — черное, длинное — и как тени у нее под глазами. Для пущего эффекта она выкрасила волосы в огненно-рыжий цвет, а на руках провела тонкие линии-шрамы, которые постоянно демонстрировала, приподнимая рукава платья. Эли старалась не думать о том, что родилась и выросла в богатом доме, в достатке и комфорте, чтобы, как она говорила, «творчество не пострадало». Свое стихотворение она закончила на совсем уж трагической ноте:

Эли наградили вежливыми аплодисментами. Шон и Кэти обрадовались, увидев, что и их родители тоже аплодируют. Последним закончил хлопать Эд Данаэр, вслед за своей супругой, на которую он изредка бросал взгляды, пока выступала дочь.

Выступления закончились. Джо взял Эли под руку, проводил до двери и легонько чмокнул в щеку. Затем, присоединившись к Эду Данаэру, отправился в его заведение. Анна, улыбаясь, проводила их взглядом и повернулась к подошедшему к ней Питеру Гранту, завучу школы. Внешне он отличался от всех остальных — смуглолицый, с темными короткими волосами, остриженными там, где они начинали виться, с мягким взглядом почти миндалевидных глаз под черными бровями. Грант очень редко смотрел прямо в лицо своему собеседнику. Разговаривая, он покачивался из стороны в сторону, одновременно чуть поворачивая голову и держа перед собой руки, как игрок в бейсбол, следящий за полетом мяча и всегда готовый поймать и передать его.

— Добрый вечер, миссис Лаккези, — начал он. — Рад видеть вас на нашем концерте. Вам понравились выступления? Кэти очень мило поет, вы не находите? Хорошая девушка, симпатичная. Я несколько раз был у нее на репетиции, очень впечатляет.

Лицо Анны вспыхнуло.

— Кстати, — продолжал Грант, — я хотел бы поговорить с мистером Лаккези. Вы не в курсе, он завтра не занят? Что? Доделывает стол? Замечательно. Думаю, я ему не помешаю. Так я завтра к вам зайду, сразу после обеда?

Каждую пришедшую в голову мысль Питер тут же высказывал своему собеседнику, чем ставил некоторых в тупик. Он был донельзя инфантильным, а поскольку это качество либо нравится, либо вызывает отвращение, то и ученики школы разделились в отношении к нему на две группы — одни его беззаветно любили, другим он категорически не нравился. Анна обожала этого двадцатипятилетнего мальчишку, вежливого, остро чувствующего и очаровательного. Питер искренне интересовался всем, что касалось маяка, и тем снискал себе уважение и симпатию Джо. Правда, говорить о маяке он мог так долго, что в конце концов начинал надоедать, оттого Анна старалась при всей его обаятельности отделаться от Питера как можно быстрее. К Джо он приходил частенько и каждый раз сначала вежливо справлялся о делах, а затем облокачивался спиной о стену и часами рассказывал историю ирландских маяков. Иногда Джо слушал его не без удовольствия, но чаще вполуха.