Дмитрий Видинеев - Скиталец

– Да, я его внучка.

Он с грустью усмехнулся:

– В тебе течет его кровь.

– И что, по-вашему, это должно значить? – с вызовом сказала она.

– Надеюсь, ничего. Я очень на это надеюсь.

– Мне кажется, у вас с головой не все в порядке.

Федор хмыкнул:

– Вы удивитесь, но в этой деревушке я самый здравомыслящий человек.

– Кто бы сомневался, – со злой иронией прошептала Алина. Она не отводила взгляда от его глаз. – Вы только что показали свое здравомыслие. Очень, знаете ли, убедительно вышло.

Рабочие излишне торопливо засыпали могилу, люди шушукались между собой, женщина в черном платочке отступила на шаг от Алины, всем своим видом говоря: «Я не подслушиваю! Зачем это мне? Болтайте о чем хотите». Издалека донесся вороний грай – возмущенный, резкий на фоне спокойного шелеста листвы.

– Вы ждете от меня извинений? – Федор вынул из кармана пачку сигарет, но тут же сунул ее обратно.

– Думаю, это было бы правильно. Хотя… не передо мной нужно извиняться.

– Перед ним? – Федор кивнул на могилу, а потом приблизил свое лицо к лицу Алины. Она с отвращением ощутила запах перегара. – А вот этого не будет. Более того, я приду позже и нассу на его могилу, вот так вот.

Он резко плюнул себе под ноги, осунулся еще больше и зашагал к дороге, рассекающей кладбище надвое.

«Странный тип, – глядя ему вслед, подумала Алина. – Надеюсь, я его больше никогда не увижу. Ну почему всегда находятся те, кто старается все обгадить?» В сознании всплыло искаженное яростью лицо мужа, и Алина тряхнула головой: нечего усугублять погаными воспоминаниями вконец убитое настроение.

Рабочие наконец зарыли могилу, установили деревянный крест. Люди возложили цветы и венки, после чего, постояв минут десять, мрачной процессией направились к выходу с кладбища, где ждал автобус.

Алина задержалась. Она задумчиво смотрела на венок «От друзей и близких». В голове возникли слова Федора: «Надеюсь, ты сейчас корчишься в аду, в самом пекле, нелюдь».

– Пойдем, дочка, – окликнула ее идущая в конце процессии пожилая женщина.

Алина отозвалась:

– Да-да, я сейчас, – и тут же мысленно обратилась к покойнику: «Чем же ты так ему насолил, дедушка, что он назвал тебя нелюдем?»

Она вздохнула, перекрестилась и направилась к выходящим на дорогу людям. Сделала несколько шагов и почувствовала головокружение, перед глазами заплясали темные пятна.

– Что за… – она уперлась рукой в ствол тополя.

Тяжело задышала, чувствуя, как надвигается паника: какого черта, что происходит?! Не хватало еще сознание потерять без всякой причины. А еще этот вороний грай… Ей казалось, что отчаянное истеричное карканье доносится отовсюду – звук был острый, точно бритва. И сквозь грай, будто из другой вселенной, слышался шелест листвы. «Не оглядывайся, – шептала листва. – Не оглядывайся…» Алина могла поклясться, что слышала именно эти слова.

И она оглянулась – оглянулась с опаской, ожидая увидеть нечто страшное и жалея, что не прислушалась к словам листвы.

Сквозь вспышки темных пятен разглядела могилу дедушки, венки, крест. Ничего ужасного! Воронье карканье начало стихать: сначала звук притупился, смазался, а потом протяжным хрипом унесся вдаль.

«Наваждение, наваждение», – принялась твердить себе Алина.

Кто-то взял ее за руку.

– Дочка, тебе плохо?

Алина часто заморгала, сплюнула сгустившуюся во рту слюну и посмотрела на пожилую женщину.

– Что?

– Ты вся бледная. Тебе плохо? Может, водички? – Женщина торопливо вынула из плетеной сумки пол-литровую бутылку с жидкостью малинового цвета. – На вот, попей морсика.

Пить не хотелось, и Алина отказалась. Сейчас она чувствовала себя лучше: головокружение прошло, темные пятна перестали плясать перед глазами. После странного приступа остались лишь растерянность и удивление. Она благодарно, хоть и натужно, улыбнулась:

– Пойдемте к автобусу.

– Пойдем, пойдем, дочка. – Женщина погрузила бутылку обратно в сумку. Пока шли к выходу с кладбища, она бормотала: – Это все от воздуха чистого. Ты ведь москвичка, верно? Привыкла дышать всякой гадостью, а тут у нас природа…

Алина слушала ее вполуха, время от времени кивая: мол, вы правы, все так и есть. Слушала, а в голове, как далекое эхо, звучал другой голос: «Не оглядывайся… не оглядывайся…» Частичка наваждения, шутка разума.

Она зашла в автобус и пожелала себе больше никогда не посещать кладбища. Хотя… ради похорон мужа, пожалуй, сделала бы исключение.