Джозеф Кэнон - Хороший немец

Шеффер сделал шаг к окну и выбросил их наружу. Крупные клочки бумаги зависли в воздухе, затем, подхваченные ветром, полетели через сад — не маленькие; того же размера, завороженно наблюдая, подумал Джейк, что и банкноты, которые в вихре танца носились над газоном Цецилиенхофа.

— Как я говорил, — сказал, поворачиваясь, Шеффер, — не ту войну ведете. Эта закончилась.

Джейк наблюдал, как он прошел мимо Лины и Эриха, который стоял, широко раскрыв глаза, понимая, что все — капут.

— Такое чувство, что я и вас подвел, — сказал Джейк Берни. — Вы тут самое заинтересованное лицо, полагаю.

Они пришли на квартиру Гюнтера, чтобы забрать персилшайны, и обнаружили, что в квартире уже кто-то похозяйничал, пакеты разбросаны, пол усеян разорванными коробками.

— Присоединяйтесь к толпе. Меня все подводят, — сказал Берни слегка ворчливо, но не сердито. — Боже, вы только взгляните. Как быстро распространяются слухи. Замечали, что всегда сначала исчезает спиртное? А потом кофе. — Он поднял с пола папки и стал их складывать. — Только не слишком себя изводите, ладно? По крайней мере, я знаю, что искать. Тут больше, чем у меня было до этого. Улик по всей Германии еще полно — часть из них все еще может лечь на мой стол.

— Вы никогда их не достанете, — угрюмо сказал Джейк.

— Тогда достанем кого-нибудь другого, — сказал Берни, просматривая ящик стола. — Дефицита в них не будет.

— Но разве вас это не задевает?

— Задевает меня? — Он повернулся к Джейку. Плечи обмякли. — Я вам вот что скажу. Я приехал сюда, полагая, что действительно буду заниматься чем-то важным. Правосудием. А чем все закончилось? Я оказался где-то на задворках. Каждый урвал свое. «Нам со всем этим не справиться». Накормите людей — они голодают. Запустите производство на заводах Круппа, откройте шахты. Евреи? Да, это было ужасно, верно, а что мы будем делать зимой, если не получим уголь от русских? Замерзать? У всех свои приоритеты. Только евреи никого не интересуют. С этим мы разберемся позже. Если время будет. Ну потеряю я несколько ученых? Я еще не разобрался с лагерными охранниками.

— Мелкая рыбешка.

— Но не для тех, кого они убивали. — Он помолчал. — Послушайте, мне тоже это не нравится. Но так обстоят дела. Вы рассчитываете совершить что-то из ряда вон выходящее, приезжаете сюда — и только разгребаете завалы. Безо всяких приоритетов. Так что делаешь то, что можешь.

— Ну да, понимаю, по очереди. Око за око.

Берни взглянул на него:

— Для меня это несколько ветхозаветно. Тут нет никакого воздаяния. Да и как за это наказать?

— Тогда к чему вообще суетиться?

— Так мы устанавливаем факты. Во время каждого суда. Вот что происходило. Теперь мы знаем. Затем другой суд. Я окружной прокурор, вот и все. Я довожу дела до суда.

Джейк опустил взгляд, перебирая персилшайны на столе.

— Мне все же нужны эти документы. Они были не охранники — и должны были прекрасно понимать.

— Гейсмар, — мягко сказал Берни, — все должны были прекрасно понимать.

— Поможет, если я напишу статью? Обеспечу вам поддержку прессы?

Берни улыбнулся и вернулся к ящику стола.

— Поберегите чернила. Возвращайтесь домой. Посмотрите на себя. Весь в бинтах. Вам что, мало досталось?

— Я хотел бы знать.

— Что?

— Кто был тот человек.

— Это? Вы все еще хотите знать? А зачем?

— Ну, во-первых, он все еще может работать на русских. — Джейк кинул папку на стол. — В любом случае я хочу узнать ради Гюнтера, закончить за него дело.

— Не думаю, что его это заботит. Или у вас есть каналы общения с тем миром?

Джейк подошел к карте, которую не тронули мародеры. Бранденбург. Широкое шоссе, где стояла гостевая трибуна.

— Зачем тому, кто работает на русских, сообщать американцам, где будет Эмиль? Зачем ему это?

— Вы меня достали.

— Понимаете, сейчас Гюнтер вычислил бы это. В этом он мастак — соединять несоединяемое.

— Теперь уже нет, — сказал Берни. — Эй, посмотрите-ка.

Он вытащил из глубины ящика старую квадратную коробку, выложенную вельветом или фетром, как шкатулка для драгоценностей. Внутри лежал орден. Джейк вспомнил сотни таких, валявшихся на полу в Рейхсканцелярии, а не аккуратно уложенных, как нечто ценное.

— Железный крест первой степени, — сказал Берни. — 1917 год. Ветеран. А ведь даже словом не обмолвился.

Джейк посмотрел на орден, затем отдал обратно.

— Он был хорошим немцем.

— Хотел бы я знать, что это значит.

— То, что значило раньше, — сказал Джейк. — Почти закончили?