Р. Скотт Бэккер - Нейропат

Знание было ядром гуманистической психологии. Вера в то, что знание себя каким-то образом отличается от всего другого. Что знание может исцелять…

Вероятно, и это была чушь.

Томас стоял в темноте. От холода кожа его покрылась мурашками. Пройдя по коридору, он распахнул дверь, перегнулся, как через балконные перила. Тяжесть в груди не уменьшилась.

«У меня свинцовое сердце», — мелькнула пустая мысль.

Такие люди более мертвы, чем живы.

Источник стыда — подлинного стыда — был достаточно очевиден. Он, Томас, был рогоносцем. Когда-то он почти не обольщался насчет брака с Норой, но верность была одной из этих иллюзий. За все пятнадцать лет, прожитых вместе, он ни разу не обманул ее и в простоте душевной считал, что этим можно про себя гордиться и что Нора должна по справедливости замечать это и отвечать тем же. В отличие от стольких мужчин он заслуживал ее верности. Разве нет?

Что же он сделал?

Измена — забавная штука. Участники тестирования единодушно ставили угрозу, связанную с изменой, выше опасности несчастного случая, независимо от степени «объективного риска». Вот почему люди боялись психопатов больше, чем возможности врезаться в магазинчик на углу, хотя шанс погибнуть в последнем случае был в тысячу раз выше. Измена наносит более глубокую рану, чем статистические данные. Возможно потому, что связанные с изменой потери неизмеримы. Возможно потому, что люди просто-напросто идиоты.

Но Нейл и Нора. Почему ему-то было стыдно за их предательство? Где было ханжеское возмущение? Где был гнев, от которого темнеет в глазах и который заставляет нажимать на курок? Им, им должно быть стыдно! Разве нет?

«Как они могли?» — молча крикнул он в пустоту.

Как они могли, если только он не заслуживал этого? Разве он не любил их, любил обоих за то, что они настолько лучше его? Разве нет?

«Что я наделал?» — молча рыдал он, цепляясь за дверной косяк.

Затем он собрался — бездумно, как уцелевшие в железнодорожной катастрофе, — и спустился вниз.

Он молча смотрел на детей, спящих в ночной полутьме. Бармен, который всегда спал рядом с Фрэнки, наблюдал за Томасом своими карими, бесконечно мудрыми глазами. Он завилял хвостом, и тот несколько раз тяжело ударил по матрасу.

Фрэнки сбросил все одеяла и, как всегда, спал, сунув руку в пижамные штаны. Ни один парнишка так не заботился о своих яйцах. Рипли лежала на боку, молитвенно сложив руки. Она выглядела пугающе старой с распущенными волосами, рассыпавшимися по щеке и подушке. Как мать.

Улыбаясь, Томас закрыл глаза, и мысль о них — нет, их тепло охватило его.

Он слышал, как они дышат. Действительно слышал их дыхание.

Что могло быть более чудесного?

И снова слезы заструились по его щекам.

— Кому я изменил? — прошептал он.

Никому. Не им — единственным, кто столько для него значил.

Конечно, он был дураком.

Но больше не будет.

Решение во имя решения. Анестезия неопределенности.

Ты возвращаешься поздно.

В ожидании тебя я разглядываю книги на твоих полках. Фрейд и Ницше. Седжвик [34] Роберт Седжвик — профессор компьютерных наук Принстонского университета. и Иригари. [35] Люси Иригари — психоаналитик, психолингвист и философ, руководительница отдела Национального научно-исследовательского центра в Париже. Мне нравится, что ты образованная. Может, будет время поговорить, поспорить, думаю я. Буду ли я когда-нибудь чем-то большим, чем я есть? Принципом? Метафорой?

Я надломлен, искажен или просто честен?

Я нахожу фотографию, засунутую между Апдайком и Делилло. [36] Джон Апдайк (р. 1932), Дон Делилло (р. 1936) — американские писатели.

Это ты. Я знаю это, потому что ты везде: по телевизору, самозабвенно не замечающая, что у тебя порвались трусики; на обложках журналов, кто-то игриво засунул палец тебе в бикини; на придорожных щитах, облизывающая кончиком языка зубы. Ты — центр притяжения моего зрения. Вселенская отдушина.

Белая. Женщина. Кожа да кости.

Услышав, как поворачивается ключ в замочной скважине, я отступаю. Как приятно чувствовать босыми ступнями твой ковер. Я усмехаюсь усмешкой детей, устраивающих засаду.

Запутаешь меня понятиями? Заявишь, что я симптом или заболевание?

Я смотрю, как ты раздеваешься, из полутьмы твоей кладовки. Гадаю, учитывают ли твои теории ремень, бритвенные лезвия, которые ты будешь подносить к своей коже? Во что превратится твое славное, такое гладкое тело?