Р. Скотт Бэккер - Нейропат

Нейл придержал дверь так, чтобы он мог внести Фрэнки в полированный полумрак. Томас почувствовал, как чужая рука ободряюще легла на его плечо, когда он проходил мимо. Легкая боль от укола в затылке. Томас обернулся, слишком измотанный, чтобы встревожиться, не говоря уже поразиться. Он просто посмотрел на монстра, который был его лучшим другом. Колени его подогнулись, как ватные. Фрэнки выскользнул у него из рук. Все заколыхалось перед глазами, взвихрившиеся пылинки заметались в необъятном пространстве бытия.

— Эх, Паинька, — произнесла тень. — Пора бы уже знать. Не важно, каковы правила…

Мир рушился, подернутый бледновато-млечной дымкой.

«Меня заносит».

— Центральная нервная система homo sapiens, — говорил Нейл (хотя, когда он начал говорить, Томас припомнить не мог), — это совсем не то же, что сердце или желудок. Это не какой-то определенный орган с отдельными функциями. Очень многое в структуре нашего мозга предопределяется другими . В определенном смысле, Паинька, существует только один мозг, простирающийся по всей поверхности земного шара, энергично перепрограммирующий себя в ключ к тайнам мироздания. Единая центральная нервная система с восемью миллиардами синапсов.

Томас был намертво пригвожден к какому-то аппарату, почти вертикально. Что-то мешало ему повернуть голову. Ни единая клеточка его кожи, ни единый волосок не мог пошевельнуться. Череп его был словно припаян или замурован, став частью дома. Подняв глаза, он мог увидеть над бровями металлический край чего-то, не более. Комната перед ним была просторной: стены из шлакобетона выкрашены белой краской, незаконченный потолок заливал ослепительный флюоресцентный свет. Судя по расположению углов, он догадался, что находится в центре комнаты, но не видел ничего сзади. Справа в углу были сложены коробки, рядом стояла низкая тележка. Прямо перед ним были тесно составлены два стола с наваленными на них плоскими дисплеями, клавиатурами и несколькими незнакомыми Томасу устройствами. Нейл, в шортах и сандалиях, повернулся и присел на корточки перед открытой коробкой. Поблескивали неровно залитые застывшей пенкой трубки.

Нейл подошел к нему, держа вверх иглой шприц в обтянутой резиновой перчаткой руке.

— В данную минуту, мой друг, ты и я — единственные синапсы, имеющие какое-либо значение. — Он наклонился вперед, и Томас почувствовал резкий укол в шею. Нейл протер пятнышко комочком ваты. Подмигнул. — Кое-что, чтобы ты побыстрее отошел от анестезии.

— Фрэнки… — хрипло произнес Томас.

Казалось, это единственное слово, которое он в состоянии выговорить.

Красивое, мужественное лицо омрачилось.

— В плане произошли небольшие изменения, Паинька.

— Фрэнки! — пронзительно вскрикнул Томас.

Брызжа слюной, он стал биться, стараясь высвободиться из зажимов, которые его держали. Взгляд Нейла заставил его замолчать и притихнуть. Это было нечто, лишенное членов или придатков, обладавших хватательной способностью, нечто вроде змеиной души, такое же недосягаемое, как ухмыляющийся нацистский офицер или вооруженный ножом африканский повстанец с горящим взором.

— Не надо беспокоиться.

— Бе-беспокоиться? — сквозь слезы крикнул Томас — Что, ч-черт поб-бери?..

Нейл развернул клавиатуру, стоявшую на ближайшем столе, и начал что-то набирать на ней. Томас услышал доносившееся сверху гудение, словно где-то там находился принтер.

— Сукин сын! — неистово взревел он. — Чертов подонок! Я тебя убью! Убью!..

Но почти тут же замолчал — сначала от смятения, потом от забрезжившего понимания. Нейл был прав. Не о чем было беспокоиться. Как мог он быть таким ослом?

— Лучше? — спросил Нейл.

— Да, — усмехаясь, ответил Томас — Намного. Что ты сделал?

— Да ничего особенного… Так ты больше не волнуешься за Фрэнки?

— Пошел он. С ним будет порядок.

Нейл отрицательно покачал головой:

— Нет, Паинька. Боюсь, уже не будет.

— Нет?

— Нет. По сути, он уже умер.

— Шутишь? — рассмеялся Томас.

— Не шучу. Избавиться от аффекта мертвой петли — по крайней мере, такой дьявольской, какую делает Маккензи, — можно только одним способом.

— Каким же?

— Пуля в голову.

Томас зашелся самым искренним смехом. Рассудком он понимал, что в этом нет ничего смешного, но ему было смешно… И главное, все казалось настолько естественным — самая обычная вещь на свете.

— Ты всегда был психом.

Фрэнки. Бедный малыш. Ему, Томасу, будет не хватать маленького засранца…