Рассел Эндрюс: Икар

Около пяти часов позвонила мама и сказала, что Дом зайдет за Джеком примерно через полчаса.

— А это не рано? — спросил Джек.

Мама сказала:

— По пути на матч он приведет тебя ко мне в офис. Я хочу поговорить с тобой.

— Я сделал что-нибудь нехорошее? — спросил Джек, и мама рассмеялась.

— Нет, милый, — сказала она. — Я просто хочу тебя увидеть. Мне нужно что-то сказать тебе. Что-то хорошее.

— Здорово, — сказал Джек и не соврал, потому что мама ему нравилась — даже больше, чем нравился Уиллис Рид, и ему нравилось бывать у нее в офисе.

Мама работала в юридической фирме секретарем. Офис находился в центре города, на семнадцатом этаже небоскреба, там были огромные окна, и из них открывался отличный вид на Ист-Ривер и Куинс. Бывая там, Джек любил подойти к окну и прижаться к стеклу носом. И еще он разводил руки в стороны и поднимал вверх — высоко-высоко, а ноги расставлял пошире, изо всех сил прилеплялся к стеклу и представлял себе, что летит. В этом учебном году мисс Роубак рассказывала про греческую мифологию. Джеку особенно понравилась история про Дедала и Икара. Он даже сходил в библиотеку и просмотрел там несколько книжек, прочитав все, что только можно было прочесть о юноше, который посмел подлететь слишком близко к солнцу. Джеку очень приглянулась идея сделать крылья, на которых можно подняться высоко в небо. Он думал об этом почти каждый день и представлял себя Икаром, оставляющим позади землю и поднимающимся на такую высоту, на которой никто не бывал. Думал он больше всего о славе, а себя видел настолько ясно, что для него это стало явью. Он чувствовал, как его тело рассекает воздух, он упивался величием полета, он радовался необычайной свободе. Но порой он осмеливался представлять себе падение. Как Икар, в мечтах он взлетал слишком высоко, его крылья начинали плавиться, и тогда у Джека посасывало под ложечкой, он чувствовал, что камнем падает вниз, и его охватывал такой страх, что это вышвыривало его из собственных фантазий и он оказывался в своей комнате или в классе, с трясущимися руками и пересохшим ртом, и его пальцы сжимали первый попавшийся предмет, за который можно было ухватиться, словно этот предмет был спасательным тросом, надежно привязывавшим его к земле.

Но здесь, наверху, в офисе матери, он не чувствовал никакого страха. Только раскинутые руки и холодное оконное стекло. Здесь он мог быть Икаром, победителем высоты, летящим над рекой, над всем городом. Он мог смотреть на мир сверху вниз и подниматься к солнцу…

Джек побыстрее доделал домашнюю работу — ничего особенно трудного не задали, а письменно только математику — и переоделся в джинсы и кроссовки, надел серую футболку «Никс» и сине-оранжевую куртку с эмблемой «Никс». А потом вышел на крыльцо, чтобы дождаться Дома, который должен был за ним зайти. Сидя на шершавом бетоне, он гадал, что же такое ему скажет мама и выиграют ли сегодня вечером «Никс». Еще он немного поразмышлял об отце. Но больше всего его занимала мысль о том, сколько хот-догов он сегодня сможет съесть. И он решил, что сегодня вечером попытается побить собственный рекорд.

Джоани Келлер нервничала.

И никак не могла понять, в чем дело. То есть она знала, из-за чего нервничает, но не знала почему.

Возможно, потому, что больше всего остального в жизни Джоан Келлер хотела, чтобы ее сын был счастлив, а она не знала, обрадует ли его то, что она собирается ему сказать. Если не обрадует, то как поступить в этом случае? Следовать своим планам? Но хватит ли у нее решимости? Отказаться от своих планов? Она не знала, сможет ли. О господи. Когда она начинала вот так размышлять, то, пожалуй, догадывалась, почему нервничает.

Ей не хотелось думать об этом прямо сейчас. Но ни о чем другом последние дни она думать не могла, поэтому решила занять себя работой и принялась разбирать старые папки. Довольно скоро она начала непроизвольно морщить лоб и шевелить губами. То есть она репетировала, слово в слово, что скажет сыну. «Какие все-таки глупости, — думала Джоани. — Ему уже десять, он такой замечательный ребенок, так почему его не должна обрадовать эта новость?» Она не видела причины. Ни одной. Надо было просто все ему сказать, обнять его, расцеловать и надеяться, что он тоже обнимет ее и поцелует. Конечно, он так и сделает. Именно так и сделает. Тогда зачем нервничать? Очень скоро они будут обниматься, целоваться и весело хохотать.

Она посмотрела на часы. Пять пятнадцать. В любую секунду Джеральд Ааронс, один из трех боссов Джоан (самый главный, он всем тут командовал), мог выйти из своего кабинета, глянуть на нее, буркнуть что-то неразборчивое и прошагать к лифту. Он делал так изо дня в день, если только у него не было какой-нибудь важной встречи, — всегда уходил в пять пятнадцать, чтобы успеть на поезд до Уэстпорта в пять сорок пять. Минутная стрелка на наручных часах Джоан дрогнула и… Вот. Четко вовремя. Дверь кабинета Джеральда открылась, он вышел в приемную. Все как обычно: взгляд, потом что-то вроде «Дбрвчрдсвидня», и он шагает прочь по коридору. Сразу после этого одна за другой захлопали остальные двери. Вскоре в коридоре замелькали костюмы-тройки. К пяти тридцати почти все юристы уходили, поскольку им тоже надо было возвращаться в пригороды, где жили их семьи. Тех, кто покидал офис чуточку позже, ожидали мартини, стюардессы или игра в покер.