Деон Мейер - Смерть на рассвете

— Нет проблем.

— Я по-прежнему считаю, что в этом не было нужды, но ваша матушка…

— Иногда я от нее устаю.

Пока варился кофе, ван Герден рассказывал Хоуп о фотографии, о том, как ее искусственно состарил Расселл Маршалл, о том, какую борьбу пришлось пережить в «Бюргере». Решающим доводом стал рассказ о завещании.

— Кто-нибудь обязательно узнает Схлебюса. И мы его найдем.

— Если он не найдет нас первым.

— Мы подготовились.

Они выпили кофе.

— Хоуп, — сказал он, — если я скажу, что ваш халат очень ретрушный, вы меня поймете?

Она лежала на диване; в темноте, под одеялом, было тепло и уютно. В ванной шумела вода — ван Герден принимал душ. Хоуп невольно представила, как он стоит голый под душем, и вдруг ощутила такое острое желание, что ей стало неловко. Она улыбнулась. Ее организм работает как надо. Все системы в исправном состоянии. Она лежала и прислушивалась. Наконец свет погас.

Одно дело — листать досье двадцатилетней давности и с отвращением смотреть на черно-белые снимки давно забытых убийств. И совсем другое — первым приезжать на место преступления, видеть смерть в красках, ощущать ее всеми органами чувств. Запах крови, испражнений, самой смерти — странный, отвратительный сладковатый запах начинающей разлагаться человеческой плоти.

Типичная картина убийства: зияющая, кроваво-красная пещера перерезанного горла, разноцветная смесь внутренностей, развороченных дробовиком, огромное выходное отверстие от пули, выпущенной из автомата Калашникова; отверстые, пустые глаза, руки и ноги, изогнутые под неестественным углом, сгустки мозга на стене, липкие, красновато-коричневые лужицы свернувшейся крови, мертвенная бледность разложившегося трупа в палых осенних листьях или зеленой траве, мертвенная бледность, особенно бьющая в глаза на фоне пирующих паразитов, черных насекомых. Они так ярко выделяются на светлом фоне.

Начав служить в отделе убийств и ограблений, я часто задумывался о психологическом подтексте нашего труда. Повседневная, рутинная работа причиняла мне почти физическую боль. По ночам снились кошмары, я подолгу не мог уснуть или просыпался посреди ночи. Я пил, сквернословил — в общем, всячески пытался притупить восприятие, чтобы как-то привыкнуть к тому, к чему нормальный человек привыкнуть не может. Я жил в состоянии постоянного нервного стресса, разъедавшего душу; работа неизменно напоминала, что все мы — прах, бесконечно малая величина, вообще ничто.

Дело было не только в постоянном лицезрении трупов. Изо дня в день мы сталкивались с подонками общества, с дрянью, отребьем. Мы имели дело со всеми человеческими пороками: черствостью, жадностью, равнодушием, раздражительностью, ожесточением. Нашими клиентами были люди с ярко выраженными преступными наклонностями.

Рабочий день у нас был ненормированный. Мы страшно уставали от работы, а еще приходилось как-то отражать нападки средств массовой информации, политиков и общественности в целом. Стрессу способствовала и политическая ситуация. Тогда в нашей стране происходили коренные перемены, ширилась пропасть между обеспеченным белым меньшинством и нищим чернокожим большинством. В полиции вечно не хватало людей. Жалованье было низкое, а работать приходилось много. И тогда и сейчас меня удивляет готовность, с какой общество осуждает полицейских. Каждый норовит бросить в них камень, обвинить в коррупции, преступной халатности, равнодушии, тугодумии и срывах.

Но больше всего меня беспокоила собственная выносливость. Где та черта, дальше которой я не сумею пойти? До того как я поступил в отдел убийств и ограблений, я не подозревал, что и во мне кроется столько агрессивности. Я открыл для себя универсальное обезболивающее средство — алкоголь; спиртное стало нашим прибежищем в условиях полного отторжения обществом и узости, ограниченности мышления. Полицейское братство приняло меня в свои ряды.

Я стал другим человеком и постоянно подтверждал произошедшие во мне перемены тем, что был всегда готов ринуться в бой со злом. Борьба со злом стала моей страстью, смыслом моего существования. Я видел, как приспосабливаются другие; большинство как-то справлялось и двигалось дальше, а на обочине нашего пути валялись обгорелые трупы тех, кому не повезло. Тогда я еще не знал, что скоро и мне предстоит встретить свою погибель. И Биллем Нагел тоже ни о чем не догадывался.