Деон Мейер - Смерть на рассвете

— А-а-а… а-а-а… а-а-а… а-а-а… а-а-а…

Короткие, судорожные вскрики, нет, восклицания, ритмичные, чувственные и доставляющие глубокое наслаждение. Наконец я все понял, наконец звуки соединились с мысленным образом, и я чудесным образом прозрел. Баби Марневик. У себя на заднем дворе. Трахается. Под открытым небом.

Я прозревал постепенно. В голове роились самые разные предположения. Кто-то делает с предметом моих плотских фантазий то, о чем я так долго мечтал. Я испытывал ревность, зависть, ненависть. Она мне изменяла! Но, кроме того, я испытывал волшебный, завораживающий восторг полного блаженства и совершенной непринужденности по отношению к тому, чем она занималась. Темп и высота каждого «а-а-а» постепенно повышались, я слышал болеро любви, танец чистой, неприкрытой похоти. Ни разу не сбившись, соседка полностью погрузилась в океан наслаждения.

Не знаю, долго ли Бетта Вандраг стояла на пороге кухни. О ней я совершенно забыл. Я сидел запустив руку в шорты и бездумно, инстинктивно массировал себя, участвуя в сексуальной симфонии, прислушиваясь к звукам, повторявшимся снова и снова из-за деревянного забора: «А-а-а… а-а-а… а-а-а… а-а-а… а-а-а…» Потом я услышал последний вскрик — громкий, бесстыдный. В моей голове что-то щелкнуло, я поднялся на новую вершину возбуждения, на неизведанный пик желания. Закрыв глаза, я, не стесняясь, мастурбировал на веранде, унесенный прочь, потерянный, сосредоточенный.

Потом Бетта Вандраг рассказывала мне, что то была одна из самых эротичных сцен, которые ей доводилось видеть. Она добавила, что должна была бы попросить у меня прощения, поскольку не имела права вторгаться в мою личную жизнь, но она просто не сумела справиться с собой, услышав и увидев, что происходит. Она подошла к моему шезлонгу, как была — с деревянной ложкой в руке, в кухонном фартуке; опустилась на колени рядом с моим шезлонгом, нежно убрала мою руку, открыла рот…

Было бы преувеличением полагать, будто простыми словами можно описать удивление, шок и испытанное мною удовольствие. Нет необходимости заново, во всех подробностях, переживать случившееся тогда. Позвольте ограничиться лишь самыми яркими моментами в тот миг, определивший водораздел моей жизни.

В ту ночь (и всю субботу, и почти все воскресенье) Бетта Вандраг терпеливо и сочувственно вводила меня в мир чувственных наслаждений. Сначала был секс. Постепенно ей удалось направить мой юношеский пыл и неукротимую похоть в русло терпения и сдержанности. Она раскрыла передо мной тайны женского тела, словно Евангелие, она учила меня малым и большим женским радостям, мягко поправляла мои ошибки, щедро вознаграждала за успехи. Где-то посреди ночи, после долгого урока орального секса, она встала, принесла ручку и бумагу и, бесстыдно усевшись на кровати по-турецки, стала писать стихи. Я не отрываясь смотрел на нее, а она сочиняла стихотворение «З.», которое позже вошло в тот печально известный сборник:

А между всем был Моцарт. В ту первую ночь мы слушали Второй концерт для скрипки; иногда, дрожа всем телом, ритмично двигая бедрами, она тихонько подпевала мелодии. Мы слушали и концерт для фагота, и один из концертов для трубы (насчет которой она сделала двусмысленное замечание, а потом хрипло, довольно хохотнула), Пятый скрипичный концерт и Двадцать седьмой концерт для фортепиано.

В те часы, когда мы отдыхали, готовясь к очередному соединению, она рассказывала мне о Вольфганге Амадее, о маленьком гении-сквернослове, который сочинял чудесную музыку, об истории создания каждого концерта, о том, насколько совершенны все его ноты. Благодаря Бетте Вандраг музыка Моцарта навсегда связана для меня с чувственным наслаждением и экстазом; для Бетты Моцарт являлся стремлением к высшему, к некоему идеалу, несмотря на то что для большинства из нас идеал и недостижим.

Кроме того, Бетта Вандраг любила готовить. При этом из одежды на ней был только фартук. Естественно, мы занимались на кухонном столе и кое-чем другим; однако кулинария вовсе не стала для меня явлением чисто эротическим. Между сеансами любви она говорила о кулинарии, о еде, о чувственности, об искусстве.

— Цивилизация возникла благодаря кулинарии. Наша культура началась с костров доисторических предков. В ту эпоху мы учились жить в коллективе и общаться. А когда костер прогорал до угольков, удовольствие от полного желудка побуждало наших предков ложиться и заниматься любовью среди смутных, мерцающих теней, — говорила Бетта, когда мы, голодные как волки, наслаждались ее кулинарными шедеврами при свечах.