Николай Усков - Семь ангелов

– А потом вколол что-то, – Алехин показал на еле заметную ссадину слева на шее.

– Иными словами, вы оказались без сознания. И именно в тот момент, когда все внимание было приковано к вам, кто-то дал бедной Лизе цианид, – Севастьянов отогнул последний палец и торжественно продемонстрировал свою ладонь.

– Итак, господин Алехин, либо вы будете со мной откровенны, либо я буду разговаривать с вами в другом месте, – голос полковника стал резким. – Зачем вы приехали сюда с Лизой?

Алехину пришлось в очередной раз рассказать все и про духовную, и про дневник Хуго де Бофора, и про то, что они с Лизой решили стать наживкой.

– Вы поступили крайне самонадеянно! – повысил голос полковник. – Именно вы несете ответственность за смерть бедной девочки, – Севастьянов смотрел прямо в глаза Алехина, – дело очень сложное и одновременно простое, на одну сигару. – Петр Евгеньевич, кажется, успокоился. Он медленно раздавил догоревшую сигару в пепельнице. Табачные листья с хрустом разъехалась по хрусталю.

– Завтра, в худшем случае послезавтра, я назову вам имя убийцы, – объявил Севастьянов.

Авиньон, лето Господне 1348, месяца марта 20-й день

Господи, благослови этот день, ибо принес он развязку нашей трудной истории. Накануне, 19 марта отправился встречать королеву.

Мордехай не выпускал меня из дворца, пока не разрешил ему привязать к бортам повозки пучки сухих растений, якобы убивающих заразу, – можжевельника, полыни, мяты, лавра, лаванды и прочей мерзости. Растения эти он подпалил. Пришлось нам двигаться в облаке дыма, точно ехал не кардинал Святой Римской церкви, а поганый божок, окруженный курильницами. В столь блистательном виде явился я к воротам Авиньона.

На подступах к городу, где еще недавно было многолюдно, теперь лежали одни мертвецы да бродили дикие звери, что питаются падалью. Природа равнодушно взирала на гибель и тлен человека, занимаясь своим делом. На деревьях появились первые свежие листочки – нежные, словно дымка. Гудели пчелы, повсюду распускались цветы, желтые и лиловые, пели птицы. Ибо за зимой всегда приходит весна. За смертью – воскрешение. Аминь.

Белую лошадь королевы увидел я издалека. Ее покрывала лазурная попона, вышитая золотыми лилиями. Думаю, хотела Иоанна напомнить народу, что является одной крови с добрыми королями Франции. Сама госпожа была в золоте, как тогда в Марселе, прекрасная, хоть и слегка утомленная дорогой. Людей с ней ехало немного, держали они в руках кто копья, кто штандарты с гербами многочисленных земель Иоанны: королевства Иерусалимского, королевства Сицилийского, герцогства Апулийского, княжества Капуя, графства Прованс, Форкалквир и Пьемонт. Когда подъехала к нам и остановилась, долго не могла разглядеть, кто прячется в повозке за завесой дыма. Наконец, спросила в изумлении:

– Брат Хуго, ты ли это? В кардинальском пурпуре?! Должна ли я теперь называть тебя вашей светлостью?

– Здравствуй, королева. Да. Подобает тебе так обращаться к кардиналу. Но не из уважения ко мне, ничтожному, а единственно из почтения к Святой Матери Церкви.

– Ваша Светлость, – притворно улыбнулась мне королева. Хоть и покрывала нас кардинальская мантия, но сердце под ней билось так же.

– По приказу господина папы должна ты оставить свой эскорт и въехать в город под охраной наших солдат, – эти слова произнес я сколь возможно строго. Ведь не хотел, чтобы чувствовала себя госпожой, хоть и принадлежал ей Авиньон по праву, как графине Прованской.

– Я арестована?

– Нет, госпожа. Если пришла во имя Господне, ничего тебе не угрожает, – дал знак своим солдатам, чтобы окружили Иоанну. Так и въехали в город. Впереди – телега с красным божком в курениях, затем королева в золоте и, наконец, папская стража со стягом Святого Апостольского Престола. Немногие вышли встречать свою госпожу. Бледные, замученные люди тихо смотрели на Иоанну. Не на такой прием рассчитывала королева. Я же ехал и втайне радовался. Все складывалось как нельзя лучше.

Когда спешились во дворе папской резиденции, к королеве подбежал Мордехай с пучками дымящейся травы и стал махать ими прямо в лицо. Иоанна растерялась и чуть не заплакала. Ведь рассчитывала предстать перед отцом нашим в благоухании розового масла и жасмина. А пропахнет полынью и можжевельником.

– Не бойся, королева, это медик наш – Мордехай. Помнишь его?

– Да, но пусть он уйдет немедленно. Какая вонь!

– Мордехай считает, что эта вонь отгоняет чуму.