Александр Каменецкий - Последний пророк

Очень скоро сделалось совершенно темно. Луна еще не взошла, а звезды, лучившиеся мощно на крутом небосклоне, не освещали дороги. Томас, включив фары, гнал машину среди барханов, повинуясь, видимо, своей интуиции. Да и дороги почти все время не было. Лишь под конец мы выкарабкались на нечто твердое, утрамбованное. Погнали быстрее, увереннее, легче. Спустя четверть часа я увидел огни палаточного городка. Томас притормозил. Из-за бархана бесшумно вынырнули несколько человек с автоматами. Он выпрыгнул из машины к ним, бросил несколько слов, и нас пропустили. Подъехав поближе, я увидел и саму базу: дюжина простых армейских палаток, и одна покрупнее, шатром — в центре. Миновали еще два поста: люди-тени в черном с ног до головы, беззвучные, подкрадываются как кошки. Может, они и не в черное были одеты, в темноте не разглядеть. Наконец добрались и до лагеря. Там еще не спали: люди копошились около палаток, жгли невысокие костерки, приглушенно болтали. Звучала вдалеке музыка. Появился, видимо, командир: что-то коротко объяснил Томасу, велел идти за ним. Жилище для нас было приготовлено заранее. Заползли под брезент, зажгли фонарик. Наскоро попив воды, я забрался в спальный мешок и отключился. Слишком устал за день.

Разбудил меня, очень рано, крик муэдзина. Протяжный, зычный, на высокой, надтреснутой ноте. Томас растолкал меня. Сам он уже был на ногах — подтянутый, выбритый, свежий. Улыбался. Что-то в нем оставалось непередаваемо американское, западное. Очочки блестели, пах зубной пастой. Сейчас проглотит кофе с сандвичем — и на службу, в университет.

Сонный, я выбрался из палатки наружу. Вслед за Томасом потопал к центральной палатке, к белому шатру. Рядом с ним, на утоптанной площадке, нестройными шеренгами стояли голые до пояса воины Аллаха. Профессиональных военных я среди них определил немного. В основном — бородатые неуклюжие мужики. Заросшие густым волосом от пупка до плеч. Тоже сонные, стоят, переминаются с ноги на ногу. Держат ладони перед лицом, бормочут слова молитвы. Крестьяне, от сохи, с поля. Многие из них неграмотные, наверное. Дремучие, с нерасчесанными бородами, рожи худые, морщинистые, дубленные солнцем. Еще — молодежь. Лет, видимо, от шестнадцати, а то, может, и четырнадцатилетние среди них есть. Тоненькие, щуплые новобранцы. Ребра видны. Что-то такое кудлатится на верхней губе, на подбородке. Застиранные камуфляжные штаны болтаются на бедрах. Не то молятся, не то дремлют еще, видят во сне маму. Странная у них, однако, армия, подумал я. Как у большевиков в семнадцатом году.

Мулла — рослый, плечистый и чернобородый атлет — отдал резкую команду. Все дружно повалились на колени. Опять ряды задранных к небу задниц. Команда — поднялись. Снова команда — на колени. Вместо зарядки. Мулла единственный, кто производил впечатление. Опытный, бывалый вояка, прошел, должно быть, Афганистан как минимум. Разбудив всех, начал говорить. После серии коротких, рубленых фраз всякий раз следовало: «Аллаху акбар!» — «Аллаху акбар!» — нестройным хором отвечали будущие защитники веры. Призыв раздавался чаще и чаще, разделенный парой-тройкой простых предложений. Толпа возбуждалась, ревела в унисон все громче. Словно понемногу разъярялось стадо буйволов. Тела подтянулись, взбодрились, наполнились энергией, горячей дурной кровью. «Аллаху акбар! Аллаху акбар!!» Взлетают к небу крепко сжатые кулаки, ударяют в землю истоптанные сапоги и боты: «Аллаху акбар!!!» Не только кричат, но и притопывают дружно. Пустыня в радиусе нескольких десятков метров ощутимо дрожит. Томас улыбается, косит на меня глазом: каково? Когда все достаточно завелись, проповедь началась по новой. Теперь каждое слово вызывало бурный отклик: каменели мышцы, из пастей вырывался угрожающий рык. Вот они уже готовы, подумал я, эти зомби, теперь они готовы на все…

Закончив речь, мулла дал новую команду. Все развернулись и затрусили рысцой. Пробежка.

— Здесь не только учат воинскому искусству, — удовлетворенно сказал Томас, тронув меня за локоть. — Муджахиды учатся жить в строгом соответствии с основами веры. Пять раз в день — молитва, утром и вечером — проповедь. И обязательно изучение Корана. Плюс боевая подготовка, конечно. Пойдемте завтракать. Всего я вам, конечно, не покажу, но основное вы обязательно должны увидеть.

Тренировочные площадки располагались не в самом лагере, но в окрестностях. Ближайшая из них — метрах в двухстах, за высоким барханом. Еще издали я услышал резкие выкрики и приглушенный, тупой стук ударов. На утрамбованном пятачке группу — человек двадцать — обучали рукопашному бою. Разбившись на пары, муджахиды отрабатывали простейшие приемы: подсечка, бросок, защита от ножа. Периодически чьи-нибудь ботинки взлетали в воздух, и тело тяжело хлопалось о землю. Среди муджахидов вертелся худощавый, юркий как ящерка, китаец неопределенного возраста в кроссовках, шароварах и белой тишотке без рукавов. Он обучал примером: бесцеремонно разнимал пары и легко, без напряжения, швырял каждого персонально. Никаких усилий ему для этого не требовалось. Тела сами отрывались от почвы и, описав замысловатый пируэт, беззвучно приземлялись. Маленький и костистый, запросто управлялся с грузными мужиками выше его на голову или полторы. Те вставали, потирая ушибленные места, охали, уважительно кланялись, выслушивали пояснения.