Александр Каменецкий - Последний пророк

Прижав левой рукой к груди четыре жестянки «Сельтии», а в правой забыв зачем-то нож, храбро пнул дверь ногой и сделал шаг. В этот момент мне в грудь уткнулось нечто твердое. Следом обрисовался человеческий силуэт: приземистый толстяк держал ружье и собирался, видимо, выстрелить. Он тяжело сопел — наверное, от испуга — и густо вонял чесноком. Должно быть, хозяин лавчонки явился защищать свою собственность. С оружием в руках. Пары порченых бананов и нескольких банок отвратительного пива было ему жаль! Несколько сбитый с толку неожиданностью, я ослабил хватку, и жестянки с грохотом попадали на булыжник внутреннего дворика. Звук был внезапный и громкий. Лавочник, а лавочники все трусы, дернулся как-то неуклюже, хорошо хоть не выстрелил, но мог. Я инстинктивно сделал быстрое движение — повернулся к нему боком, одновременно толкнув плечом ствол. На него стоило гаркнуть как следует, и он бы убежал, однако я своих действий не контролировал, махнул ножом в воздухе — припугнуть его хотел, что ли. Нож легко черкнул по мягкому — видимо, задел лицо. Лавочник издал громкий, неприличный для такого толстого и неоскопленного мужчины поросячий визг. Может, кастрат он был, не знаю. Завизжал во всю силу легких. Именно звук и вывел меня из себя. На очень высокой ноте, дребезжащий, истерический до предела, режущий мозг. И столько в нем было, в этом звуке, мерзкого животного страха, базарной какой-то скандалезности, чего-то донельзя гнусного, что заложено в слове «лавочник» (жирный, жадный, подлый)… Я хотел ему сказать: перестань, заткнись.

Не сказал, но подумал: «Немедленно прекрати орать, гнида, этот звук меня с ума сведет, немедленно прекрати!» Но он, словно баба поганая, продолжал — не сбавляя ни громкости, ни тона. Лучше бы он застрелил меня тогда. Для нас обоих это было бы лучше. Для него — точно. Потому что я вот что сделал. Я изо всей силы ткнул его ножом. Звук вышел очень странный — хряск. Лезвие воткнулось не полностью, примерно на четверть, я его уколол просто. Очень неподатливое, заметил вскользь, тело у человека. Лавочник на секунду прекратил свой крик, умолк, оторопел. Тогда я, пока пауза длилась, размахнулся и широким движением засадил в него нож по самую рукоятку. Это место, куда я попал, оказалось мягким — живот, что ли, не разберешь в темноте. Но я обрадовался, что все удалось хорошо. Лавочник сразу обмяк, его начало тянуть к земле, я подумал: слава Богу, больше не станет кричать. Однако это было ошибкой, так думать. Он заорал еще громче, еще пронзительнее и визгливее.

Рана, верно, оказалась не очень опасной. Я понял: его надо скорее убить, иначе не успокоится. Выдернув нож, бросился на него, повалил на спину, уселся сверху и стал бить и колоть ножом куда попало. Чаще всего натыкался на твердые кости и ранил лавочника совсем легко, иногда лезвие скользило в крови и соскакивало, так что рвало на нем одежду, а тела почти не трогало, только кожу царапало немного. Лавочник уже не кричал, а только сильно дергался подо мной, хотел меня сбросить. Пришлось крепко упираться обеими ногами в землю, чтобы усидеть на его жирной туше, которая оказалась такой беспокойной и неподатливой. В лицо ему я смотреть не хотел, так что черт не помню — заметил только клочную бороду. Да и темно было. Меня раздражало, что так долго машу ножом, а результата никакого.

Другой бы человек, наверное, давно умер. Я решил его задушить. Отбросил нож, схватил обеими руками за горло и крепко сжал пальцы. Но шея у лавочника была короткая, толстая, мускулистая и, главное, скользкая от крови. Сколько ни жал, ни давил, он все равно легко высвобождался. Устав, намучившись, опустил руки и решил немного отдохнуть. Но он вдруг ожил. Легко сбросив меня, расслабленного, навалился сверху и запустил свои короткопалые ладони мне под подбородок. Тут-то я понял, что его взяла, он меня убьет. И хотел этого даже — умереть, но не так же, не под лавочником, которого я резал-резал, да и не зарезал совсем! Заколотив бешено руками по земле, уже почти теряя сознание, я нащупал свой ножик, стиснул покрепче пальцы на рукояти и запустил лезвие лавочнику прямо в пах. Ох он взвыл! Не то что раньше, а как сразу тысяча свиней на бойне.

Не теряя времени даром, я высвободился, схватил его левой рукой за бороденку, а правой рассек горло от уха до уха. У меня получилось! Нужно было сразу горлом заняться, мелькнула мысль, а я только силы зря тратил. Кровь, ясное дело, хлестанула фонтаном прямо мне в лицо и на грудь, но ощущение это мне понравилось. Какая она удивительно горячая, еще подумал я, как приятно. Лавочник сразу подох. Я встал, отирая об одежду мокрые руки. Мне было хорошо. Стоял над ним, умиротворенный, довольный. Как будто искупительную жертву принес. Как будто все мои несчастья мигом исчезли, их кровь смыла. Я ощущал сексуальное возбуждение, член встал торчком. Хотелось немедленно отыскать первую попавшуюся проститутку, запугать ее ножом и изнасиловать, как ту глупую девчонку, Ясмин.