Александр Каменецкий - Последний пророк

Марк холодно усмехнулся:

— По-моему, у вас просто нет другого выхода…

Он выложил на стол несколько ксерокопированных листков, исписанных по-арабски.

— Если согласны, распишитесь вот здесь.

— Но я ни слова не понимаю!

— Это необязательно.

Вздохнув, я взял ручку, поставил росчерк на двух страницах.

— Отлично! — Марк был удовлетворен. — Вы поступили разумно. Даю вам слово, завтра или послезавтра вы уже сможете говорить со своей семьей по телефону. Теперь к делу…

Он кратко посвятил меня во внутренний распорядок этого подземного логова. Мое жилье и рабочее место относятся к отделу А4-11. Я получаю чип-карту, с помощью которой могу войти к себе в комнату и на рабочее место. Лифтом пользоваться не могу: карта не позволяет. Все доступное пространство — длинный коридор, заканчивающийся кривым аппендиксом. В аппендиксе — вход в рабочие помещения. Бежать бессмысленно. Даже если удастся выбраться на поверхность, вокруг в радиусе двухсот миль — безжизненная пустыня. Обедать буду на работе, завтракать и ужинать — у себя в комнате. Специальная служба жизнеобеспечения заполняет холодильник всем необходимым. По внутренней связи могу обратиться к ним, если возникнут проблемы. В подземелье существует врач, который в состоянии оказать первую медицинскую помощь. Мой непосредственный руководитель отныне — шеф отдела. Все.

После этой краткой лекции начался первый рабочий день. А4-11 — зал примерно двадцать на двадцать метров, перегороженный простыми пластиковыми стенками. Каждый отсек — одно рабочее место. Закрывается и открывается с помощью чип-карты. Отсеки разделены проходом, который оканчивается небольшим вестибюльчиком. Там — импровизированная столовая. Два стола, пластиковые дачные стулья, две микроволновки, электрочайник, холодильник. Все обшарпанное, неновое, страшненькое. Офис захудалой компьютерной фирмы. Таким был наш «Интерком» очень давно, еще при Горбачеве. Компьютерный центр Террориста Номер Один мог бы выглядеть и посолиднее. Меня встретил новый шеф — полный, одутловатый и плешивый тип с неопрятной щетинистой физиономией. Самое неприятное о нем воспоминание — вонял, как козел, едким потом. Вообще какой-то он был нечистый, плечи засыпаны перхотью, вывернутые губы вечно мокрые, слюнявые… Очень не понравился мне с первого взгляда, и я ему тоже. Представился Рашидом, но руки не подал. Осмотрел меня придирчиво с головы до ног, пошлепал губами, пробормотал что-то себе под нос.

— Русский? — спросил неприязненно по-английски, с грубым акцентом.

— Русский.

— Мусульманин?

Я отрицательно помотал головой.

Рашид с отвращением дернул губой, потопал, прихрамывая, в закуток. Достал из встроенного шкафчика ведро, тряпку, швабру. В глубине шкафчика я разглядел кран — там, наверное, набирали воду.

— Будешь сегодня пол мыть, — буркнул, кивнув на ведро. — Чтобы все блестело мне до обеда.

Матерясь вполголоса, принялся мыть пол. Сразу понял, что Рашид здесь — царь и бог. Казнит и милует. Марк, Томас — Туфик — те парят в заоблачных, наверное, высотах. Возможно, я их больше и не увижу никогда… Хотя все как-то не вязалось в голове, не складывалось. Меня выловили черт знает где, специалиста, зачем? Чтобы полы им мыть?

Не прошло и часа, как невидимые мне динамики заблажили голосом муэдзина. Ну разумеется — молитва. Из комнатушек-отсеков суетливо высыпали мои новые коллеги, потрусили в дальний конец зала. Там, в подсобке, помещалась молитвенная комната. Шестеро. Один — взрослый мужик, сильно за сороковник с виду, лысый, толстый, носатый. Двое — чуть помоложе: очкастые, маленькие, смуглые, похожие на индусов. Еще один — шоколадного цвета негр в цветастой рубахе, и последняя пара — европейцы: соломенный голубоглазый красавчик блондин и длинноволосый дистрофик. Веселая компания. Рашид бросил в мою сторону брезгливый взгляд, пошел вслед за всеми. Жизнь предстояла тяжелая.

После молитвы никто мною не интересовался почти до самого обеда. Сидел на шатком дачном стуле, думал. Непонятно, что будет дальше. Удастся ли вызволить Танюшку и Ежа… Отвратительные лезли в голову мысли. Затем нашлась работа: разогревать в микроволновой печи deep-frosted обеденные пайки, закатанные в фольгу. Справился быстро — как раз успел к тому моменту, как мои сотруднички вышли из отсеков, весело болтая. Сели жрать. Поглядывали с интересом, но никто и слова не сказал. Наверное, без разрешения Рашида они и пукнуть боятся. Появился Рашид. Швырнул мне блестящий сверток — разогреть, потом пальцем молча указал в дальний угол. Вот оно что, догадался я: неверный не может есть с мусульманами за одним столом. Что же, взял свой стул, отполз подальше. Черт с ними, со скотами. Лишь бы освободили моих, лишь бы их только освободили… А если нет? Если Марк просто соврал? Но зачем? Им ведь нужно, чтобы я действительно работал, разве нет? А жену с дочкой будут держать в заложниках… О, мать твою!.. Положил обед на колени. Развернул, обжигая пальцы, горячую фольгу. Обычный безвкусный набор, как в самолете: куриная котлета, порошковое картофельное пюре, консервированный горошек и морковь. Неважно кормят бойцов с мировым империализмом. Небось закупают эти обеды на год вперед, забивают ими холодильные камеры. И то верно: откуда еде в пустыне взяться? Ближайший супермаркет — в двухстах милях. Никаких приборов мне не выдали. Правоверные получили пластмассовые ножи и вилки, я, русская собака, должен был обходиться без них. Стерпим. После зиндана вилки-ложки необязательны. Сидел, ел руками. На меня пялились с любопытством, как на дрессированную обезьяну. Я — на них. Неагрессивные, по-моему, даже симпатичные ребята. Толстый-носатый сосредоточенно уминал свою котлету. Негр увлеченно трепался, размахивал в воздухе вилкой. Он мне даже понравился, этот негр. Веселый раз-долбай-парень, лет ему, может, двадцать пять, — что он здесь делает? Вдруг поймал себя на мысли, что этот раздолбай работает на террористов. Судя по его виду, вполне добровольно.