Стивен Кеннел - На острие ножа

— Что же вы мне предлагаете?

— Подать в отставку, — сказал Филосиани. — Письменно признать свою вину — тогда нам потом не придется волноваться, что вы подадите на нас в суд. Вам предъявят обвинение в более мелком правонарушении, мы освободим вас от занимаемой должности и закроем дело. Мы действуем в интересах полицейского управления Лос-Анджелеса. Истинная причина вашей отставки останется строго охраняемой тайной и не выйдет за пределы моего кабинета.

— А как же моя пенсия?

— Вы ее лишитесь. Подпишете признательные показания, откажетесь от пенсии и уйдете, — сказал зампрокурора Николс. — Вот и вся сделка, детектив Скалли! И должен вам сказать, вы этого не заслуживаете. Если бы управлению полиции не пришлось долго отмываться после скандала с О'Джеем Симпсоном и спецподразделением по борьбе с уличным хулиганством, если бы сейчас нас не клевали все кому не лень за наступления на права иммигрантов, вы бы так легко не отделались! Если бы дело вел я, вы бы непременно сели за решетку. В самом лучшем случае вам бы дали от трех до пяти лет. И даже если бы вас выпустили досрочно за примерное поведение, вы бы все равно провели в тюрьме штата не менее двух лет! Уж я бы позаботился о том, чтобы в тюрьме вам не создавали особых условий. Продажных копов никто не любит, и меньше всего уголовники. При таком раскладе и два года, и пять лет легко превращаются в смертный приговор.

Я посмотрел на Боба Атли. Ему полагалось вскочить и бурно протестовать, а он молчал. Всякий раз, как я смотрел на Алексу, я видел, что ее лицо застыло от ярости.

— Можно минуту посовещаться с клиентом? — наконец спросил Атли.

Нас отвели в небольшой конференц-зал на шесть мест, который примыкал к кабинету начальника полиции. Боб закрыл за собой дверь. Когда он повернулся, его глаза уже не были приветливыми, как у Санта-Клауса. Они метали молнии. Как все честные копы, он ненавидел коррупцию в полиции. Он знал, что я замаран с ног до головы, и был вне себя.

— Как они могут… — начал я.

— Соглашайся! — отрезал он.

— То есть признаться, что я взял взятку? Что взял деньги за то, чтобы развалить дело?

— Ты намеренно развалил дело о подстрекательстве к убийству и вступил в интимные отношения с подозреваемой! Я знаю это, и все тоже знают. Так что соглашайся. Тебе бросили спасательный круг!

— И отказаться от пенсии за выслугу лет? При моем-то двадцатилетнем стаже?

— Если тебя посадят, ты так и так лишишься пенсии. Шейн, не вздумай спорить — все равно проиграешь. У них серьезные улики, в том числе видеозапись, как вы с Тиффани Робертс обнимаетесь в машине!

— Но…

— Соглашайся, мать твою! Тебе, сволочь, еще повезло, что управление не хочет еще один скандал! — От злости Боб говорил все громче.

Мы с ним дружили много лет, но я сразу понял: теперь он не испытывает по отношению ко мне ничего, кроме презрения.

— В каком еще более мелком правонарушении меня собираются обвинить?

— Тебе вменят в вину препятствование отправлению правосудия. За такое не сажают, конечно, но ты обязан немедленно подать в отставку и, естественно, лишаешься всех выплат и льгот.

— Можно мне подумать хотя бы день?

— Нет. Шеф обещал, что делу будет дан ход, как только закончится совещание. Завтра утром тебе предъявят все обвинения по полной программе.

— Мне кажется или ты правда на их стороне?

— Шейн, соглашайся! — Досада на меня слышалась в каждом его слове.

— Ладно, ладно, — примирительно сказал я. — Остынь!

— Хорошо. Ну так что?

— Я согласен. Так и быть, подпишу признание.

Это было далеко не самым худшим. Самое худшее произошло потом, после совещания, когда все покинули кабинет начальника полиции. Нам с Алексой пришлось ждать лифта вместе с остальными. Я покосился на нее и понял: она выскажет мне все, что думает про меня, сию же секунду, несмотря на то что нас окружает целая толпа заинтересованных сослуживцев.

— Сукин сын! Сегодня же убирайся из дома!

Я ждал чего-то в таком роде, но от ее голоса — низкого, исполненного ненависти — у меня по спине невольно пробежал холодок.

— До сегодняшнего дня никто и словом не обмолвился о том, что у тебя интрижка на стороне! Теперь-то мне, разумеется, все ясно…

— Алекса, не надо здесь об этом, — негромко попросил я.

— Езжай домой, собери свои вещи и выметайся! Я переночую в отеле. Завтра к утру, когда я вернусь, тебя там уже быть не должно. Не желаю тебя видеть!

— Алекса, прошу тебя, давай все обсудим!