Виктор Пронин - Ошибка в объекте

— Ничего интересного,— пренебрежительно сказал Рожнов.— Смею тебя заверить. Любительские снимки, унылая, бездарная работа.

— Тем более интересно.

— Ну, ладно,— Рожнов положил ладони на холодное стекло стола.— Подобьем бабки. Как я понимаю, дело надо заводить. Не возражаешь?

— Вам виднее,— ответил Демин, понимая, что вопрос задан не всерьез, дело будет заведено в любом случае.

— Конечно, мне виднее,— согласился Рожнов.— Сегодня же выносим постановление. Не будем тянуть кота за хвост. Основания у нас есть?

— Больше, чем нужно.

— Прекрасно. Садись и пиши. Да-да! Садись и пиши. Протокол осмотра в наличии имеется, показания свидетелей у тебя по всей форме, сам тоже наизготовке, а?

— Вам виднее,— повторил Демин, заполняя бланки о возбуждении уголовного дела.

— И опять ты прав,— невозмутимо ответил Рожнов.— Уже, наверно, повестки можешь выписывать?

— Могу.

— Вот напрасно ты только к этой Татулиной заходил,— поморщился Рожнов.— Ох, напрасно! Бабка скандальная, врезала бы тебе сковородкой по одному месту…

— Какому месту, Иван Константинович?

— Известно какому — по темечку! И сразу бы ты превратился из следователя в потерпевшего. И сливай воду, передавай дела. Понял? Учти на будущее. Статья сто пятьдесят седьмая о чем тебя предупреждает? О чем тебе намекает? О том, что свидетель допрашивается в месте производства следствия. Усек?

— Но та же самая статья не возражает против допроса на месте нахождения свидетеля,— усмехнулся Демин, поняв, что их спор привычно скатывается на знакомые рельсы.

— Знаю, знаю, я твою нелюбовь к кабинетным допросам,— досадливо махнул тяжелой ладонью Рожнов.— Знаю. И потому предупреждаю. И замечание тебе делаю. Не выговор, а замечание. Поскольку подвергаешь себя повышенной опасности. И не красней, не лыбься — не столько о твоем здоровье пекусь, сколько о пользе дела.

— Иван Константинович…— начал было Демин, но Рожнов перебил его.

— Много слов говоришь. Нехорошо это. Кроме меня, ни один начальник не сможет выдержать такого количества слов от своего подчиненного. А я вот выдерживаю. Оцени мое долготерпение и гуманность. Продолжим. Как ты смотришь на то, чтобы дела по обвинению Татулина в спекуляции валютой и о предполагаемом,— Рожнов предостерегающе поднял указательный палец,— предполагаемом самоубийстве Селивановой объединить? Право имеем? Закон на нашей стороне? Служебным положением не злоупотребляем? Давай прокрутим все обстоятельства… Татулин задержан, Селиванова мертва. Они были знакомы? Да. Более того — у них, оказывается, существовали общие интересы, деловые интересы. У нас есть основания так думать?

— У нас есть даже свидетели, которые подтверждают это,— Демин показал протокол допроса Анатолия Пересолова.

— Тем более. Слушай сюда… Тебе нужно срочно встретиться с Колей Кувакиным. Он ведет дело Татулина.

— Иван Константинович, а как вообще, другие валютные дела по городу есть?

— А, ничего особенного! Затишье. Пижоны дешевые к иностранцам пристают, клянчат, срамятся только. Крупных дел не замечено. Хотя подожди, был разговор… Появилась какая-то блондинка… По слухам, довольно приятной наружности, немолодая. Кличка — Щука. Очень осторожная, ни с кем в контакт не вступает, выходит обычно сразу на иностранцев, без каких бы то ни было посредников. Она, конечно, не из этой компании, класс работы совершенно другой. Ну что, ни пуха? Давай. Вперед без страха и сомнений. Держи меня в курсе дела. Я умнее, понял? Умнее, потому что держу пальцы на этих вот кнопках,— Рожнов показал на селектор.— Ладно, шутки — шутками, а без меня ничего не предпринимай. Чего не бывает, вдруг полезным окажусь, а?

Кувакин сидел один в маленьком кабинетике, где совершенно непостижимо размещались еще три письменных стола, пишущая машинка на какой-то несуразной тумбе, встроенный в проем шкаф, в углу стояла вешалка, на которой сиротливо висело маленькое пальтишко Кувакина.

— Привет, Коля! — поздоровался Демин.

— А, это ты… Меня уже предупредили, чтобы никуда не уходил Намечается что-то интересное?

— Как подойти… Но если судить по внешней стороне событий — нечто из ряда вон.

Кувакин был немного ниже Демина, немного старше, чуть усталее. Не потому, что он так уж устал за этот день, просто работа, которой он занимался, никогда не кончалась, он знал, что ее никогда не сделаешь всю, она не давала возможности остановиться и перевести дух. И Кувакин принял это как должное, как вполне естественное свойство профессии, и постепенно его движения, манеры сделались такими вот устало-медлительными.