Марк Фишер - Психиатр

— Но, возможно, это просто техническая ошибка.

— Так могло бы получиться, если бы текст печатался на пишущей машинке, но в компьютере с функцией нумерации страниц это делается автоматически, не важно, добавляешь ты или убираешь страницы.

Томас восхитился ее логике.

— В любом случае, — добавила Джулия, — посмотри на окончание страницы шесть и начало восьмой.

Он извинился и наклонил голову.

— И правда, — сказал он, — связь нарушена.

— Я думаю, что нам следует задать несколько вопросов доктору Конвей.

— Отличная идея!

Они уже собирались вверить Катрин заботам надежного полицейского, который постоянно обеспечивал ее защиту, чтобы тот доставил девушку в Центральный госпиталь, но Катрин обратилась к Джулии, которая с некоторых пор стала ее доверенным лицом:

— Я могу попросить тебя об одном одолжении? Большом-большом одолжении?

В Хэмптоне, в сотне метров от обнесенного решеткой входа в роскошное жилище, в маленьком красном «MG» сидели две женщины в темных очках и в одинаковых черных больших шляпах.

Это были Джулия и Катрин, которые осуществили импровизированное переодевание благодаря молниеносному налету на универмаг «Блумингдэйл»; они находились в засаде, словно детективы, у резиденции Роберта Эллиота.

Именно об этом одолжении, немного абсурдном — но ведь сердцу не прикажешь, — Катрин так настойчиво просила Джулию. Однако Джулия, как психиатр, совершенно не была уверена, что свидание с экс-женихом в разгар изнуряющего и унизительного процесса послужит для Катрин лучшей терапией.

Это было слишком рискованно.

Можно было просто-напросто разбередить старую рану и оказаться в смешном положении, если объект воздыханий заметит, как брошенная им женщина упорно цепляется за него.

Но, как бы там ни было, дело было сделано.

Но любовь — особенно раненая любовь — это наркотик, паломничество к местам былой любви являлось обязательным этапом служения. И Джулия это поняла.

Конечно, она была психиатром, но также и женщиной, и, несмотря на свое, казалось бы, беззаботное отношение к любви, она тоже страдала. Ей были знакомы эти нелепые, но непреодолимые желания. Неудержимое стремление увидеть снова — пусть даже на миг, на секунду, тайком — мужчину, который прогнал ее. Или услышать, как он говорит «алло», и положить трубку.

Итак, она понимала.

Было еще одно препятствие: следовало отвязаться от полицейского, который приклеился к Катрин, как болезненно привязчивая собачонка. Они проделали это с легкостью, оскорбительной для доблестных сил охраны правопорядка Нью-Йорка: Джулия послала полицейского в дамские примерочные под вымышленным предлогом, что какой-то выродок терроризирует бедных женщин.

Но вот теперь, когда они прибыли на место, Джулия, не уверенная в целесообразности самой идеи, уже пожалела о том, что дала себя уговорить. Увидев, с каким маниакальным упорством переодетая Катрин следит за небольшим замком, где обитал Роберт, она подумала, что та отнюдь не выглядит счастливой, скорее страдающей.

— Я все испортила! — с безнадежной интонацией произнесла Катрин.

— Как ты можешь так говорить? — возразила Джулия. — Ты молода, тебе нет и двадцати! У тебя вся жизнь впереди. Скоро ты выйдешь из клиники, вернешься к актерскому ремеслу.

— Актерскому ремеслу… — в голосе Катерин сквозила насмешка. — Я неудачница. Моя карьера застряла на месте!

— Нужно с чего-то начать, Катрин! Это нормально, когда в начале сталкиваешься с трудностями. У большинства актрис все складывается так же. Секрет заключается в терпении, умении ценить даже самый малый шаг вперед. Потому что каждый этап что-то приносит тебе, дает урок.

— Тебе-то легко говорить, ведь ты преуспеваешь, ты известный психиатр! А я, что, если у меня так ничего и не выйдет и я никогда не стану популярной актрисой?

Джулия грустно улыбнулась. Ей вдруг захотелось довериться Катрин как подруге. Сестре.

— Мне тоже так казалось, в юности я рассуждала точно так же, как ты. Мне казалось, что учиться в университете сложно. Занятия медициной — это долго и нудно. И к тому же у меня не было денег. Мои родители жили вовсе не в таком доме, как этот, — сказала она, кивнув на богатый особняк Эллиотов. — На самом деле моя мать была домработницей в Хэмптоне, а отец шофером автобуса. Поэтому мне пришлось работать и учиться одновременно. Работать прислугой. Я сама себе была отвратительна! Я так уставала от идиотских шуток, от всех этих мачо, убежденных в своем мужском превосходстве. Параллельно с учебой я вкалывала сотню часов в неделю. И я говорила себе, что когда наконец стану врачом, получу диплом психиатра — вот это будет счастье…