Ингер Фриманссон - Доброй ночи, любовь моя

Жюстина вошла в приемное отделение. Медсестра листала какую-то папку.

– Доброе утро. Я Жюстина Дальвик, хочу навестить свою мать.

– Мать?

– Флору Дальвик.

– Ах, Флору. Доброе утро. Она будет рада, любое событие так полезно для наших пациентов.

– Как она себя чувствует?

– Совсем неплохо. Вчера она бодрствовала целый день.

Медсестру звали Гунлис. Жюстина ее не помнила. Гунлис захлопнула папку.

– Я здесь новенькая, мне кажется, мы не встречались. Я пройду с вами в палату. А что это у вас?

– Морская свинка, которую я только что купила. Хочу маме показать, надеюсь, это не возбраняется?

– Нет-нет, напротив. Хорошо бы, чтобы атмосфера здесь была немного почеловечнее, не так похоже на клинику, я хочу сказать. Я всегда за это ратовала, однако довольно трудно внести какие-то предложения, которые расходятся с обычной рутиной в больнице. Подумайте, если бы среди пациентов бродила домашняя кошка, ласково терлась об их ноги, мурлыкала. Я думаю, у многих от этого значительно повысилось бы качество жизни, все было бы не так стерильно. – Она понизила голос: – Но я даже не осмеливаюсь об этом заговорить, ведь так можно и работы лишиться...

– Правда?

– Такое, конечно, не разрешено. Как бы это выглядело? Если бы работники высказывали свое мнение. Покажите мне, ой какой хорошенький носик высовывается. Она не кусается?

– Нет, что вы.

Флора сидела в инвалидном кресле.

Гунлис вытерла ей подбородок.

– Посмотри, Флора, кто к тебе пришел. И внученьку тебе принес. Можно ведь так сказать? Правда? – Гунлис рассмеялась.

Жюстина склонилась над креслом:

– Здравствуй, мамочка!

Она погладила Флору по щеке, похлопала ее сухие холодные руки. Пристроила сверток с морской свинкой у Флоры на коленях, осторожно раскрыла. Из горла старухи вылетел свистящий, задыхающийся звук.

Вдалеке зазвонил телефон.

– Мне нужно ответить, – сказала Гунлис. – А так хотелось бы посмотреть!

Морская свинка нагадила. Одеяло было полно мелких продолговатых бусинок. Жюстина высыпала их в корзину для бумаг. Потом она позволила морской свинке выкарабкаться из одеяла на колени Флоры. Она видела, как над верхней губой у Флоры выступили капельки пота. Дыхание участилось, стало еще более свистящим.

– Правда, она милая? Ее зовут Ратти. Нет, это не крыса, а обычная морская свинка. Ты же знаешь, я всегда хотела иметь какое-нибудь животное, ты ведь помнишь?

Флора закрыла глаза. Кожа ее сделалась серой. Жюстина осторожно взяла свинку и снова завернула в одеяло. Медсестра вернулась.

– Обрадовалась она?

– Мне кажется, да... Трудно понять.

– Она выглядит немного усталой... но, конечно, она обрадовалась. Как мило с вашей стороны принести свинку. Вы действительно заботливая. Можно я ее поглажу? Когда мой сын был маленьким, он думал, что она называется «волосатая свинка».

Сестра громко и долго смеялась.

Вторая кровать в палате стояла незастеленная. Тумбочка тоже пустовала.

– Разве у мамы не было соседки? – спросила Жюстина.

Медсестра отвела ее в сторонку:

– Была, но, к сожалению... ее нет больше с нами.

– Какая грустная новость.

– Разумеется, но ведь это жизнь. Рано или поздно наступает конец.

Жюстина махнула рукой в сторону скрюченной женщины в кресле. Та открыла глаза, в них застыл страх.

– Печально для моей бедной мамы. Мне казалось, они хорошо ладили. Если можно так сказать.

– Да. Очень печально. Но после обеда новенькую привезут. У нас тут кровати никогда подолгу не пустуют.

– До свидания, мама, – громко сказала Жюстина. – Я скоро снова приду. Я хотела тебя как-нибудь ненадолго домой отвезти. Может, завтра, если разрешат.

Губы старухи дрогнули, изо рта вылетел клекот.

– Она пытается что-то сказать, – обрадовалась медсестра.

– У нее был такой красивый голос, – вздохнула Жюстина. – Какое несчастье, что она не может больше им пользоваться.

– Есть те, кому и похуже, – заметила медсестра.

– Правда. Всегда есть кто-то, кому еще хуже.

Она поехала на улицу Фюрспангатан. Сейчас он должен быть дома, должен уже увидеть ее записку. Она позвонила, но никто не отозвался. Она заглянула в почтовую щель: на полу лежали газеты и несколько конвертов. Она не могла разглядеть, там ли ее записка.

Жюстина вернулась домой, однако все никак не находила себе места. Прошлась по комнатам, забрела в бывшую спальню отца и Флоры. Там на нее вдруг нахлынула дикая ярость, она распахнула дверь шкафа и выбросила оттуда все, что принадлежало Флоре, – костюмы, туфли, платья. Одежда таила воспоминания, а из воспоминаний выплывала Флора, лицо у нее было белое, губы сжаты. Раздевайся, поганка этакая, я тебя сейчас накажу.