Павел Любецкий - Испытание веры

Войдя в холл отеля, девушка направилась к столу регистрации, как и прежде громко говоря с Сэмом и Агатой, не обратив внимания на остановившегося рядом с ней Давида, впавшего в ступор от до — боли знакомого голоса, исходившего от неё. Повернувшись к ней, прислушиваясь, он стоял и наблюдал за ней, пытаясь вспомнить, чем он ему настолько знаком. Но, не успев понять ничего конкретного, вмешался Цезарь.

— Ты чего остановился? — спросил он, заметив замешательство брата.

— Ничего, — неуверенно ответил он, оставив попытки вспомнить, что именно напомнил ему этот голос. — Показалось, — сам себе объяснил он.

— Тогда, пойдём обратно на стадион. Гонка ещё в самом разгаре, — позвал брат.

— Иди один, — махнул рукой Давид. — Вообще не понимаю, зачем ты пошёл за мной после нашей речи на открытии. Мне кажется, я имею право на личную жизнь. К тому же, Армана здесь нет. Я никак не смогу повторить попытку оказаться как можно ближе к нему. Лишь наоборот.

— Слушай, я не хочу, чтобы ты думал… Я не пытаюсь тебя контролировать, — Кабано присел с братом в холле в удобные белые кресла, — но ты ведёшь себя в последнее время странно. Я беспокоюсь. К тому же, мы слишком мало времени проводим вместе.

— Нам уже не по десять, чтобы постоянно быть вместе, — пробурчал Давид, вновь услышав этот знакомый голос, доносившийся от стола регистрации, рядом с которым стояла та девушка, — у меня своя жизнь. Кажется, я тебе об этом уже напоминал и не один раз.

— Помню, но после тех слов ты оказался голым в бане, лёжа на Армане, — вспомнил недавнюю историю Цезарь, о чём сами спортсмены позабыть не смогли, подкалывая друг друга при каждом удобном случае.

— Я тысячу раз говорил, это было не специально! — ненадолго отвлёкся он, вернув свой взгляд на брата.

— Давид, — Кабано положил ладонь ему на бесконечно дрыгавшееся колено, и то успокоилось, — я знаю, тебе тяжело, но мы ведь справимся, как всегда. Правильно?

— С чем справимся?

— Со всем, — не стал уточнять он, заметив, что брат постоянно посматривал на одну и ту же девушку, продолжавшую стоять прямо перед ними. — Она тебе понравилась? — осторожно спросил Цезарь, которому ничего другого в голову не пришло.

— Не говори ерунды, — не ждал с ответом Давид, покосившись.

— Тогда, чем она тебя так заинтересовала, что ты постоянно смотришь на неё, а не на своего родного брата? — не понял он.

— Понятия не имею, — пожал плечами парень, прислонившись к спинке кресла. — Знаешь, мне просто одиноко, — позже сказал он, убрав раннее наигранное высокомерие и равнодушие, — вокруг столько людей, но мне всё равно кажется, что я один, будто никому до меня нет дела.

— Я…

— Знаю, ты всегда рядом, — перебил он брата, — но этого кажется недостаточным. Я чувствую, что стою в толпе людей, где никто не видит меня. Я, будто есть, но в то же время, не существую. Такое ощущение, что исчезну, и никто не обратит внимания на моё отсутствие, будто так и должно быть.

— Может, тебе поговорить с психологом? — предложил Кабано, не зная, что с этим делать, потому, как брат не справлялся с проблемой в одиночку. На его глазах убили Сергея, их мать, а вскоре, он сам отнял жизнь, едва не погибнув от пулевого ранения, шрам от которого по — прежнему можно заметить на шее. От такого нельзя быстро оправиться.

— Я говорил, — вздохнул он, — но это не помогло. К тому же, почему у нас считается нормой говорить с посторонними людьми? Кто сказал, что от них толка больше?

— Просто, как видно, я с этим не справляюсь, — объяснил он, испытывая вину за беспомощность и несостоятельность в подобном деле.

— Справляешься, — уверил Давид, — и поверь, лучше любого другого, — не слишком-то хотел признаться он, но это чистая правда. Без поддержки Кабано, ему пришлось бы туго.

— Я этого не заметил. Ты стал невыносимым!

— Просто, мне нравиться тебя доводить, — нисколько не раздумал над ответом он, сменив своё несчастное выражение лица, ныне подходившее для среднестатистического человека, отдыхавшего в чудесном уголке Франции.

— У тебя, получается, — немного повеселел Кабано. — И я всегда замечу, если тебя, вдруг не окажется рядом. Кроме тебя…

— Хватит уже говорить об этом, а то я заплачу, — разошёлся парень, почувствовав себя неловко из-за излишней сентиментальности, которую брат крайне редко демонстрировал по отношению к окружающим.

— Просто, не нужно отдаляться. Нам обоим ни к чему становиться чужими друг другу.

— Ладно, ладно, — встал с кресла Давид. — Иди уже на стадион. Может, ещё успеешь увидеть что-нибудь интересное.