Гордон Рис - Мыши

— Мы ненадолго, — подмигнул он мне, как старый и горячо любимый друг семьи.

Мама все еще колебалась, ее лицо было каким-то отрешенным. Она все пыталась собраться с мыслями, принять решение. Ее рука потянулась к карману-кенгуру, но она тут же отдернула ее, когда толстяк рявкнул:

— Идем! Чего ты ждешь?

Мама прошла мимо меня, глядя в пол, и проследовала за ним в коридор. Я не знала, что она собирается делать, но если она до сих пор не убила его, то уж теперь точно не убьет: стрелять в доме было куда предпочтительнее, чем на улице. Не было риска, что кто-нибудь увидит, да и выстрелы вряд ли были бы слышны. Мне ничего не оставалось, кроме как думать, что она все-таки решила ему заплатить.

Я двинулась следом за мамой, едва не наступая ей на пятки. Шантажист уже открыл дверь и вышел за порог, навстречу идиллии майского утра. Он зашагал по гравийной дорожке к своей машине, насвистывая на ходу. Он действительно насвистывал , словно ему все было нипочем! Открыв пассажирскую дверцу, он огляделся по сторонам в поисках мамы. Увидев, что она все еще мнется в дверях, он раздраженно крикнул:

— Иди же, черт возьми! Поторопись! — Он держал дверцу распахнутой, в нетерпении ожидая ее.

Мама повернулась ко мне и крепко взяла меня за плечи. Она прижалась ко мне щекой и под покровом прощального поцелуя настойчиво прошептала мне в ухо:

— Что мне делать, Шелли? Что мне делать?

Я видела перед собой шантажиста, его бульдожью шею, накачанные бицепсы, необъятное брюхо, руку, лениво почесывающую в паху, и, касаясь маминой щеки губами, изображая ответный поцелуй, ответила не колеблясь:

— Убей его, мама.

Мама резко отстранилась от меня и решительно вышла из дома, навстречу толстяку, на ходу перевешивая сумку с правого плеча на левое. В паре метров от него она вдруг остановилась и запустила руку в карман-кенгуру свой флисовой кофты.

Толстяк уже обходил автомобиль спереди, направляясь к водительской дверце, когда вдруг замер, увидев, что мама целится ему в голову, крепко обхватив пистолет обеими руками, прикрыв левый глаз для лучшего прицела.

Он тотчас поднял руки, сдаваясь, и прижался к переднему крылу автомобиля, отклоняясь назад, инстинктивно пытаясь увеличить расстояние между ним и пистолетом, как будто эти несколько лишних дюймов могли повлиять на смертоносную силу пули. Он сморщился, боясь даже смотреть на дуло, и отчаянно забегал глазами, стараясь встретиться взглядом с мамой, будто это могло помешать ей нажать на курок.

— Хорошо, любовь моя, — повторял он снова и снова, — хорошо, все хорошо, любовь моя, все хорошо, все хорошо.

Я застыла в дверях, мысленно приказывая маме стрелять. Она смахнула с лица завиток и сделала несколько неуверенных шагов вперед.

Толстяк пытался что-то сказать, но от испуга едва мог шевелить языком, так что его бормотание вскоре сменилось смущенным молчанием. Темное пятно расплылось у него в паху и медленно поползло вниз по штанине.

Я затаила дыхание в ожидании выстрела. Он должен прозвучать вот сейчас, в эту секунду! Но мама все не спускала курок. Я заметила, что пистолет в ее вытянутых руках начал дрожать, словно сухой сук на ветру, но смысл происходящего дошел до меня, только когда я увидела, как изменилось выражение лица шантажиста. Он по-прежнему нервно вращал глазами, но уже не потому, что боялся смотреть на пистолет, — он готовился к прыжку.

И вот тогда я поняла, что у мамы сдали нервы. Она была не в состоянии нажать на курок.

Я выбежала во двор с криками:

— Стреляй же, мама! Стреляй! Немедленно! Ну же!

Я уже была рядом с ней, кричала ей прямо в лицо, тянула за кофту. Внезапный оглушительный треск заставил меня взвизгнуть и подпрыгнуть на месте. Отдача от выстрела отбросила маму на три шага назад и развернула ее почти на сто восемьдесят градусов, так что дуло пистолета теперь было направлено в сторону окна гостиной.

Я уставилась на шантажиста, ожидая увидеть, как растекается по его лбу пятнышко клубничного джема, как медленно стекленеют его глаза, провожая отлетающую душу, как падает на землю его бесформенная туша. К моему изумлению, в его облике ничего не изменилось. Он по-прежнему стоял возле машины, выгибая спину, с поднятыми руками, и его дрожащие розовые кисти напоминали мне морских звезд.

Но он понял, что произошло — мама промахнулась, — причем понял гораздо быстрее, чем мы, и с удивительной для его габаритов скоростью оттолкнулся от машины и бросился бежать по гравийной аллее.