Владимир Орешкин - Перпендикулярный мир

— С кем воюем? — задорно спросил я.

На меня посмотрели настороженно, почти так же, как тогда, на рельсах.

— Как это с кем, — с кем придется, с теми они и воюют… С кем же еще, — сказали мне.

Деревня оказалась на полустанке, где рельсы расстраивались, и на третьем, полуржавом пути, переходящим в тупик, застыли еще две, похожие на нашу, дрезины.

Вплотную к рельсам примыкал одноэтажный деревянный пакгауз, с огромными замками, прикрывавшими перекосившиеся двери. А за ним, собственно, и начиналась деревня, — обыкновенная деревня, каких по необъятной Руси пораскидана не одна тысяча.

Ржавое окончание железнодорожного пути — было ее центром. Поскольку сразу за пакгаузом виднелась небольшая разбитая машинами площадь, где стоял деревянный же клуб, с вывеской о грядущем кино, и деревянный же магазин, на пороге которого болтало несколько женщин с большими сумками в руках.

А уже от культурного центра тянулись дома. Все в зеленеющих яблонях, за неровным наперекосяк штакетником.

Кроме этого, на пыльной грунтовой площади играли дети… Вернее, раньше играли, потому что сейчас: и дети, и женщины у магазина, и какой-то мужик в пиджаке, только что читавший объявление о кино, — сейчас все они, застыв, смотрели, как наша дрезина величественно подкатывает к перрону.

Она величественно подкатила к деревянному настилу, моторист заглушил мотор, спрыгнул на землю, щелкнул задвижками заднего борта, после чего тот, как у грузовой машины, упал вниз, и сказал:

— Ну все, ляди и джентльмены, — приехали.

Судя по тому, что никакой реакции на столь изысканное обращение у народа не последовало, это была его коронная фраза, должно быть заученная где-то в глубокой юности.

— Здесь поезда останавливаются? — спросил я пожилого мужика с мелкашкой, того, что был самый разговорчивый.

— Значит, тебе в Москву? — задумчиво спросил он, взглянув с сомнением на меня. — Давно ты там в последний раз был?

— Порядком, — на всякий случай подстраховался я. — Даже, можно сказать, вообще не был ни разу… Так тоже можно сказать.

— У тебя что, дела какие там?

— Можно сказать, я там родился… И так можно сказать.

Ерунда какая-то получилась, — я не хотел врать. Но и не хотел говорить правду. И вот — результат.

— Тебе видней, где ты родился, — сказал тактично мужик, не желая вдаваться в подробности моего парадокса, — а поезда у нас бывают, как же без этого, когда железка под боком. Останавливаются иногда, когда ждут встречного… Только на них ты ни в какую Москву не попадешь, сам же знаешь… Или не знаешь, а?

— Не знаю, — сказал я честно.

— Видно здорово вас там, на плацу, по голове били, — сказал мужик, как-то по-особенному приветливо поглядывая на меня. — Может, и правильно, что ты — дезертир… Мой тебе совет: ты у нас особо долго не задерживайся. Раньше бы еще ничего, пристроился бы у кого в хозяйстве плотничать, ты парень здоровый, кровь с молоком, пилу в руках держать умеешь?

— Я больше по холодильным установкам. Домашним и офисным… Но и пилу, наверное, смогу, дело не хитрое.

— Сноровка нужна… Тебе лучше в какой-нибудь город. Там холодильников хватает… Но и в армию могут опять забрить, — хихикнул мужик. — Тебе решать.

— Я поэтому про поезд и спрашиваю.

— Тебе не на поезд нужно, глупая ты голова, ты уже на поезде покатался, если не врешь. На поезде ты и двух станций не продержишься, снова в казарму загремишь, — тебе пешкодралом нужно, как говорится, автостопом, — там, в случае чего, свернул за кювет, и ищи тебя свищи. Понимаешь, о чем я говорю?

— Скорость медленная получится.

— Молодой, быстрый… Скорости захотел. Поспешать нужно медленно, чтобы кое-кого не насмешить… Но — твоя воля.

Мужик сделал вид, что не хочет больше со мной разговаривать. Закинул ружьишко через плечо, повернулся и принялся уходить.

— Эй, — окликнул я его, — где здесь дорога?

— Что, так, прямо, и пошел? — повернувшись, спросил мужик. Было видно, что он не держит на дезертиров зла. — Для скорости, что ли?..

— Какая разница, — сказал я, — когда.

— Большая, — не согласился он. — Вот тебе, к примеру, после обеда нужно выходить. Никак не раньше.

— Почему? — спросил я недоуменно.

— По кочану, — ответил он. — Потому что, у каждого человека имя есть… Вот меня зовут Олег. Олег Петрович Корнеев… Я в этой деревне родился, живу здесь, здесь, если бог даст, и умру… А ты кто?

— Михаил, — ответил я. — Михаил Павлович Гордеев. — У вас проездом.